Обычный репертуар примадонн — благодатные партии Россини и Беллини — тем меньше удовлетворяли ее, чем опытнее она становилась. К привычным гортанным трюкам она относилась с ироничным пренебрежением. Оставаясь равнодушной к Вагнеру, певица в качестве творческой родины избрала немецкую классическую школу и ранний романтизм — одухотворенный, наполненный чувствами мир музыкальной поэзии.
Моцарта Виардо ставила выше всех (как драгоценность хранила она оригинал партитуры «Дон Жуана»); на концертах она любила исполнять оратории Генделя и Мендельсона; с Мендельсоном, Шуманом и Листом её связывала дружба. Но самое удивительное — ее увлечение Бахом, которое в Париже того времени могли разделить далеко не все.
Испанка по рождению, француженка по совести и европейка по духу, в 1862 году она решает поселиться за городом, что больше благоприятствовало творчеству. Она переезжает в Баден-Баден. Модный в то время курорт процветал, отовсюду стекались сюда избранные. Место встречи художников, аристократов и дипломатов не в последнюю очередь являлось своего рода культурным мостом между Германией и Францией.
Иван Тургенев в романе «Дым» очень точно передал тамошнюю атмосферу: «10-го августа 1862 года, в четыре часа пополудни, в Баден-Бадене, перед известной «Conversation» толпилось множество народа. Погода стояла прелестная; все кругом — зеленые деревья, светлые дома уютного города, волнистые горы — все празднично, полною чашей раскинулось под лучами благосклонного солнца; все улыбалось как-то слепо, доверчиво и мило, и та же неопределенная, но хорошая улыбка бродила на человечьих лицах, старых и молодых, безобразных и красивых…
Оркестр в павильоне играл то попурри из «Травиаты», то вальс Штрауса, то «Скажите ей», российский романс, положенный на инструменты услужливым капельмейстером; в игорных залах вокруг зеленых столов теснились те же всем знакомые фигуры…
К русскому дереву — a l’Arbre russe — обычным порядком собирались наши любезные соотечественники и соотечественницы; подходили они пышно, небрежно, модно, приветствовали друг друга величественно, изящно, развязно, как оно и следует существам, находящимся на самой высшей вершине современного образования; но, сойдясь и усевшись, решительно не знали, что сказать друг другу, и пробавлялись дрянненьким переливанием из пустого в порожнее…
Тут были даже государственные люди, дипломаты, тузы с европейскими именами, мужи совета и разума, воображающие, что золотая булла издана папой и что английский «poor-tax» есть налог для бедных; тут были, наконец, и рьяные, но застенчивые поклонники камелий, светские молодые львы с превосходнейшими проборами на затылках, с прекрасными висячими бакенбардами, одетые в настоящие лондонские костюмы…».
