Так как же быть с единым российским учебником истории? Писать ли там о «депортациях репрессированных народов»? На мой взгляд, важно, как писать. Если американцы, поляки, чехи и прочие наши бравые союзнички в 1941–1945 годах были «белыми и пушистыми» и никаких депортаций и переселений не проводили, а «репрессированные народы» не чинили массовых зверских убийств русских людей, то тогда политика Сталина – это поступки патологического злодея, параноика.
Риторический вопрос: нужно ли разжигать в стране русофобию, а русским людям прививать чувство вины и собственной неполноценности? А может быть, собрать старейшин «репремированных народов», да отправить их на месячишко в архивы, где каждый день им тыкать в нос фотографии и документы, свидетельствующие о зверствах их соплеменников. Пусть они сами решают, надо ли это публиковать в красках?
А может, следует поступать как в США, Польше, Чехии и других странах, то есть попросту забыть о депортациях и переселениях? Или, наоборот, издать большим тиражом сборники документов по каждому «репрессированному народу» с подробным описанием их деятельности и отправить их в каждую школу РФ. И, естественно, это же выложить в Интернете.
Глава 7
Поэзия политических качелей
«Поэт в России больше чем поэт». С таким утверждением нельзя не согласиться, но из него не следует, что талант и политические убеждения неразделимы. Я уверен: можно и нужно разделять поэтический дар, политические взгляды и личную жизнь автора.
Например, я считаю Пушкина первым поэтом России, а Николая I – не самым лучшим царем династии Романовых. Но если бы произошло чудо и Александр Сергеевич занял место Николая I, то правил бы он гораздо хуже. Мало кто из историков восхищается толстовской трактовкой войны 1812 года, но в оценке романа «Война и мир» как литературного шедевра все едины.
Пока не отмечено случаев, чтобы человек с острым приступом аппендицита или со сломанными часами обращался к знаменитому поэту или прозаику. Но в вопросах политики и истории российский обыватель уже два столетия видит в них больших ученых, а то и гениев, способных предвидеть будущее. Увы, если это во многом справедливо для поэтов и писателей XIX века, то во времена «оттепели» у нас в моде были «кухонные сплетники».
Попробуйте найти хоть мельчайшую ошибку в «Евгении Онегине». Пушкин знал, о чем писал.
В 1867 году Толстой сказал, что он изучил 74 (!) издания, посвященных войне 1812 года. В том же году он в годовщину сражения два дня ходил по Бородинскому полю, делал зарисовки, уточнял движение солнца в ходе сражения, беседовал со стриками-крестьянами – свидетелями сражения, происшедшего 55 лет назад, и т. д.
