«Ей важно заразить репетирующих, она не желает следить за плавностью своих фраз. Выпаливает их поспешно, часто не завершает, часто дополняет жестами и гримасами, мимикой. Вообще, поразительно беспокойна. А если вдруг покойна, слушая диалог актеров, – тогда тревожно неестественна, комична, как надувные зверюшки. Зато в беспокойстве своем – органична, грубовата и в чем-то даже гениальна… Вот эти обрывки:
…изумительно оптимистическая вещь (это баритоном);
…у него тут – ЛЮБОВЬ! (последнее – фальцетом);
…меня ученики либо ненавидели, либо очень любили (это – влажным контральто);
…надо играть роли перпендикулярно словам!!!
…я иногда могу сказать глупость, а иногда – очень верную вещь… – Вздохнула и завершила неожиданно тихо: – Это как судьба…
…уверенных ненавижу! Верящих в себя – да! (То есть верящих очень любит.) Когда стану уверенной – значит, умерла (совсем низким голосом, угрюмо и упрямо);
…мой муж уходил в ополчение, будь оно проклято, и мы прощались. Попрощался хорошо и вдруг, нарушая все законы, заорал на меня: «На тебе два куска сахара, и… не будь дурой! – не оборачивайся!!»
…наши учителя никогда не льстили молодым, вечная им память. Зато уж они никогда не узнали унижения зависимости от молодых. А мы теперь знаем (сказано быстро, просто и как-то по-новому ровно, одним духом)…»
На репетициях Бирман говорила актерам: «Меня надо делить на 360». Одна из театральных легенд повествует о старой уборщице, которая всегда присутствовала в глубине зала. Ее спросили: «Вот вы всегда ходите на репетиции, вам что, нравится Бирман?» И эта простая женщина ответила: «Очень! Бирман вся какая-то увеличенная!» Это очень точно сказано. Почти все образы Бирман сильны, незаурядны, зубасты. Актриса всегда играла яростно: то она казалась неистово ненавидящей, то до озорства веселой – вся на контрастах, парадоксах, противоречиях.
Ее надо было уметь понимать, следить за ее показами зорко. И те актеры, которые следовали этому, всегда выигрывали. «Я лично следовал ее советам, – писал многолетний партнер Серафимы Бирман по сцене Ростислав Плятт. – Когда мы репетировали «Лешего», где она играла мою мать, я по-разному слушал речь профессора. Она предложила мне впиться взглядом в Серебрякова и держать его «на мушке» всю сцену, вплоть до начала моего ответного монолога. По прямой логике это было неверно – начать сверлить глазами, еще не услышав предложений. Но она уверила меня: Войницкий «чует» заранее, что предложит профессор. Я попробовал ее вариант и понял его правоту. Этот мой пронзительный взгляд безотказно обострял то нервное напряжение, которое я копил до моего взрыва…»
