Верочка тихонько пошла с Романом под руку, приноравливаясь к его походке. И только тут на ее лице со следами слез появилась несмелая улыбка.
Мы уже подходили к выходу с перрона, когда я вдруг увидел Ленку Заярову.
С зимы она работала переписчицей вагонов.
Ленка стояла в телогрейке и шали.
Прижав к груди форменные бланки по учету вагонов, она смотрела на Верочку и Романа. Не видела ни людской толпы, ни поезда, ничего вокруг. Смотрела только на них. Лицо ее потемнело, обветрело от работы на улице. И в глазах ее, таких знакомых мне, уж не было ласковости.
Каждый шаг Романа в Ленкином взгляде отражался, словно не Верочка с ним шла, а она сама. Верочка с Романом скрылись в воротах. А Ленка не шелохнулась. Стояла и смотрела.
В пустые ворота смотрела.
К вечеру шум и суета в нашем доме улеглись. Верочка с Романом тихонько разговаривали вдвоем.
А я думал о Ленке.
Почему она так жадно смотрела на Романа и Верочку?
И только когда вспомнил разговоры про Ленку, всю черную зиму ее, понял.
Завидовала Ленка.
Раньше завидовали ей.
А сегодня завидовала она.
Верочкину любовь война пощадила, хоть и покалечила. А Ленкину отняла. Не оставила даже ожидания.
Оттого, наверное, в ласковой, доброй Ленке и вспыхнула вдруг нечаянная молчаливая зависть. Захлестнула болью и страданием, оставила на перроне одну со своими думами, до которых людям нет дела.
А как бы распрямилась Ленка, как бы гордо она прошла по перрону на месте Верочки!
Вот когда купавинцы увидели бы, какая она бывает на свете — любовь!
…Будь же она проклята, эта война!
Март приподнял над землей небо, выкатил на него разогретое солнце, придавил к земле снега. Только ночами теперь подбиралась зима. Схватывала после оттепелей гололедом дороги. А то налетала коротким снежным шквалом, по-шальному хлопала ставнями, пугая старух да малых ребятишек, скулила у вьюшек в печных трубах, словно просилась в дом.
Но убиралась ночь, приходил день, и солнце присаживало свежие сугробы, раскрывало в окнах форточки, помогало ребятне скатывать снежных баб.
Наступила весна.
И опять старик Садыков смеялся на завалине магазина счастливым смехом, весело кричал купавинцам:
— Ничава! Теперь совсем жива! Совсем жива!..
Под веселое диньканье капели провожали мы Романа и Верочку в Томск.
Роман совсем поправился. Был он веселый и непоседливый, дома забрасывал костыли в угол и прыгал по квартире на одной ноге.
Когда потеплело, мы с ним расчистили от всякой рухляди нашу кладовку и на старом верстаке смастерили трехмачтовый парусник по картинке из книжки «Алые паруса». Испытали в корыте с водой.
