А фронт был далеко | страница 5



Если бы станционные поменьше сплетничали, а побольше знали…

В прошлом году мы встретились с Ленкой на болоте. Я выбрал самые большие купавки и отдал ей.

— Ой, Санечка! — обрадовалась она. — Какой ты милый!

И обняла меня, как маленького, прижала мою голову к груди.

Я сразу забыл все слова.

— Спасибо тебе, Саня, — сказала еще на прощание.

А я стоял перед ней и хлопал глазами…

Нынче я специально караулил Ленку на болоте. Каждое утро приготавливал самые лучшие купавки.

И вот Ленка пришла.

Я подбежал, взглянул на нее, и язык у меня отнялся. А Ленка улыбнулась мне, вздохнула как-то по-особому, и кофточка белая на ней в обтяжку стала. Я подумал, что, если она обнимет меня, как тогда, я умру на месте.

— Здравствуй, Саня! — сказала Ленка и протянула мне обе руки.

Я вывалил ей всю ношу купавок. В горле у меня застряло.

— Бери все, — едва выдавил я.

И убежал.

Потом я лежал на своем островке. И думал: какие же дуры станционные бабы. Все-то они проглядели. И ничего-то они не понимают.

Но что я мог поделать?!

Ленка окончила десятилетку, а я только перешел в пятый.

3

Когда Степан привез с сенокоса Анисью, она была смирная. А сейчас, когда двоих родила да обжилась в Купавиной, во все лезет.

Вчера, когда мы с мамой шли окучивать картошку, она остановила нас — и давай, и давай:

— Что я тебе скажу, Семеновна!.. Была я в бане, Ленку Заярову видела, руками хлопнула. И какая она статная да красивая! Страсть сказать. Глаз отвести моготы нет. Диву даюсь: за одну зиму выгулялась в невесты!

«Выдернуть бы тебе язык, — думал я. — Деревня! «Выгулялась!..» Как про корову».

— Неужто в девках оставят? Сказывают, осенью опять в город, — квакала Анисья. — Так и завянуть можно. Маменька моя, покойная головушка, говаривала: девке пору пропустить — счастья не видывать.

Я дергал маму за руку, хотел увести прочь. Я ненавидел Анисью. Слова ее жгли мне щеки, казались грязными, как болотная тина.

Целый день я не разгибал спины и срубил тяпкой несколько картофельных гнезд. Рядки получались кривые, и мама ворчала. Я начинал стараться, но у меня выходило еще хуже.

Когда дошли до межи, мама села на траву.

— Ослаб ты что-то, работничек. Давай-ка обедать.

Я запивал хлеб молоком и глядел в сторону. Голова гудела. «Искупаться бы сейчас — в самый раз».

Мама молчала. Только я заметил, что поглядывает она на меня беспокойно, будто я захворал.

— Голова болит? — спросила она и сразу посоветовала: — Долго в наклон не ходи. Отдыхай почаще: кровь к голове не будет приливать.