— Мы разыщем тебя, так что держи лучше рот на замке.
Я промолчала и поспешно скрылась в дальний угол зала, где, быстро раздавая сладости гостям, пыталась затеряться среди них. Опустошив поднос, я бросила его на пустующий стул и спряталась за белую каменную колонну, возле которой пожилой господин справлял безотлагательную нужду. Я поспешно удалилась от него на почтительное расстояние. Позиция, с которой можно наблюдать за тем, что происходило в пиршественном зале, нашлась без труда.
Широкие столы в два ряда тянулись от входа через весь зал и, упираясь в поставленный поперек огромный стол на помосте в дальнем конце зала (рядом с тем местом, где пряталась я) образовывали двойную букву Т, где за каждым плечом ее сидело до полусотни, пожалуй, гостей — от младших членов благородных семейств до родственников герцога. Я стала рассматривать пирующих. Самые знатные расположились прямо у стоявшего на возвышении стола, где сидели Моро, его домашние и его гость, французский посланник. Колонна, за которой я пряталась, стояла неподалеку, и это дало мне возможность наблюдать, что там происходит. Я видела, как учитель уселся на одно из видных мест у главы стола. Хотя он, казалось, был увлечен беседой, я понимала, что на самом деле он пытливо изучает своих собеседников.
Впрочем, больше меня встревожило другое — то, что не все места за столом герцога были заняты.
Через несколько мест от герцога, по правую руку, перед пустым креслом стояли тарелка и чаша на ножке. Рядом с ним примостилась та, кто решила мою судьбу на шахматном поле, древняя маркиза д’Эсте в черном наряде; по другую — невзрачная молодая женщина, с большими, светло-карими глазами и с такими же, как у меня, темными волосами. В парадном верхнем платье из розовой парчи без рукавов, надетом поверх женской сорочки с золотой вышивкой из бледно-розовой парчи, она выглядела старше меня на несколько лет.
Я вдруг поняла, что кресло между столь непохожими женщинами предназначалось для графа Феррара. Эта молодая женщина, должно быть, супруга графа, графиня Феррара. Ей, очевидно, ничего не было известно о судьбе мужа, ибо на ее непривлекательном лице появлялось, когда она пила вино из чаши, едва заметное чувство удовольствия. Маркизу тоже, судя по всему, не тревожило отсутствие ее внучатого племянника, и она налегала на еду с усердием, не вязавшимся с ее тощей фигурой.
Я обратила внимание на других гостей, выискивая признаки угрызений совести либо страха. Однако злодей — если он и впрямь был в их числе — довольно умело скрывал свои чувства. Впрочем, подслушать здесь нечто, обличающее преступника, было гораздо трудней, чем в коридоре. Тут стоял такой гул множества говорящих, перебиваемый неизбежным грохотом подаваемых блюд, какой можно услышать только на рынке рано утром.
