Телега скрипела и переваливалась на колдобинах.
Черт Конфеткин лежал на спине, рассматривал размазанные облака и чему-то улыбался. Веревка сильно резала его связанные за спиной руки, а правый глаз щекотал клочок сена.
— А если он убежит? — спросил кто-то.
— Да не-е-е! — медленно ответил ленивый, насмешливый бас. — Сколько вожу чертей, а никто не пытался.
— Ну, а если?!..
— Он и так сбежал. Зачем ему тут, у нас, суетиться?
— А черт его знает!
Этот первый голос был не то что бы нервным, а, скорее даже, испуганным.
Черт Конфеткин стал читать стихи.
— Что это он бормочет? — спросил бас.
— Опять, опять! — плаксиво взвизгнул первый голос. — Я так не могу!
— Что?
— Я старофранцузский знаю. Это невыносимо слушать!
— Ты из дворян?
— А что?
— Зачем старый язык учил?
— А меня не спрашивали. Просто научили и все.
Пауза в разговоре получилась довольно продолжительной.
— Сволочным образом с тобой поступили, — рассудительно сказал бас. — Зачем учить человека тому, что любят черти?.. Подло это!
Черт Конфеткин стал читать громче.
Первый голос тут же взвыл:
— Убью, гадину!!
Бас засмеялся и сказал:
— Вон палка лежит на обочине. Лупи его, если тебе делать больше нечего.
Скрипнула телега, видимо избавившись от части груза. Чьи-то ноги затопали по одной луже, потом по другой.
— Не эту берешь! — закричал бас. — Вон там, слева, толще.
Первый удар палкой пришелся точно по носу Конфеткина.
— Замолчи, нечисть!..
Черт послушно замолчал, но не перестал улыбаться. Худой человек с палкой шел рядом с телегой и с ненавистью рассматривал чертенячью физиономию.
— И в самом деле замолчал, — удивился бас. — Что это он так?..
Человек с палкой вдруг поскользнулся в очередной луже. Его голая ступня нырнула под окованное железом колесо телеги. Человеческая плоть вмялась в грязь как слегка подмороженный кусок масла. Пострадавший бросил палку, осел и тоненько, истово закричал.
— Тпру-у-у, стерва!.. — гаркнул бас лошади.
Черт Конфеткин снова стал читать стихи…»
8
… Ольга Евгеньевна сама поднялась на второй этаж. Уборщица тетя Поля протирала широкие листья старого фикуса. Те листья, по которым уже прошлась тряпочка, отсвечивали пластмассовыми бликами. По правде говоря, тетя Поля не любила старый фикус и частенько жаловалась на него директрисе «Евро-Националя».
— Это древовидное еще от социализма осталось. Оно по ведру воды в день сжирает!.. А пыль?!.. Это же этажерка какая-то, а не растение.
Но Ольга Евгеньевна удивилась совсем не перемирию уборщицы и старого фикуса, а тому, что дверь в «215-й» была чуть-чуть приоткрыта.
