— Так падо было, — простонала мама, — ты причиняешь мне боль, замолчи, детка, ты не можешь понять.
Она закрыла лицо руками, и я услышала свой крик:
— Почему? Скажи, что она тебе сделала?
— Опа была упрямая, не хотела слушаться, она самой себе навредила бы, ты не можешь попять, — повторила мама.
Мы взглянули друг на друга — мама и я. Молчание было таким весомым, что мне показалось, я слышу, как оно упало, разлетелось в куски у самых наших ног, сопровождаемое крошечными взрывами. Сердце мое выпрыгнуло из грудной клетки, бесформенное, красное, все в бороздках, как в анатомическом атласе, и шумно стучало, хлюпая клапанами.
Я сказала маме:
— Все плачет и плачет тихонечко почью и повторяет: «Что же все это такое, Фредерик? Думаешь ли ты обо мне? Думаешь ли ты иногда, что я для тебя единственная?»
— Ох, этого-то я и боялась, — сказала мама, опускаясь на кровать.
У мамы опять был тот самый взгляд, как после смерти Клер, — взгляд немного безумный от бессильного горя; она тихо взмолилась:
— Рассказывай еще, детка.
— Говорит потом о другом, громко смеется, а я боюсь, вдруг она заметит, что я проснулась.
— Еще, — потребовала мама.
Но больше я не могла рассказывать ей про Клер. Я сняла сапоги с серебряными шпорами, отложила в сторону пистолеты и села рядом с мамой.
Чтоб ее утешить, я сказала:
— Можешь наказать меня, если хочешь.
— Больше никогда в жизни, — сказала мама.
И она обняла меня, гладила по волосам, шепча себе с закрытыми глазами, словно во сне:
— Усни, моя радость, мое маленькое сокровище, твоя боль перейдет к маме.
Те самые слова, которые она говорит, когда мы больны и засыпаем, прижав к сердцу ее руку. Чтобы думать о Клер в маминых объятиях, я закрыла глаза, и больше у меня не было сил.
Я все время слышу голос Клер в ту последнюю ночь, когда она белым языком пламени закружилась по комнате, потом остановилась передо мной:
— Клянись, что не проговоришься!
Я не ответила. Я притворилась, что сплю, натянув на голову простыню, и повторяла убаюкивающую меня молитву: «Господи, пожалуйста, забудь обо мне». Но я не смогла уснуть. Клер начала тихонько плакать в темноте и громко смеяться и шептала:
— Мне так часто не хватает тебя, я тебя зову. Мне кажется, я несчастна оттого, что тебя нет рядом со мной. Я говорю: «Мои Фредерик, мой Фредерик», я все твержу, твержу эти слова, а бывают минуты, когда я думаю покончить с собой. Думаю о смерти. Оттого что, говорю я себе, моя жизнь завершила свой оборот.
