На миниатюрном экране не кажутся таким уж жутким преступлением готовые аккуратные новоделы, старинные и не очень особняки, по-подарочному обернутые в зеленую сетку.
Недавно в Питере пробиралась задворками Гостиного двора к своему отельчику. Путь срезала. Каблук застрял в выбоине и покорябался, известкой испачкала подол черной миди-юбки, пыль осела на бейсболку. Пыль веков… В стенах шатаются голые кирпичи – словно на тебя скалится однозубый рот смердящего, оборванного бомжа. Из обозленных… Тяжелая капля стукнула по щеке. И захлестало. Криста тогда впрыгнула в галерею, под крышу, и из-под чистой небесной влаги угодила прямиком в зловонную лужу. Застой…
Короткий ливень не дезинфицировал воздух, вернулась особенная летняя вонь, что помутила разум не одного Раскольникова. Да, Петербург – тот, что за показушным фасадом, – не сменил отвратительный и грустный колорит, запротоколированный Достоевским.
А тут, на экране – ровный, выложенный плиткой тротуар возле отремонтированной двухэтажной усадьбы. И в дождь не страшен для обуви.
Естественная борьба старого и нового… Для газеты – ничего такого уж экстренного, жареного.
Криста подумывает, не нажать ли на «стоп»…
Но вот появляется высокий старик в блекло-бежевом драпе и залатанных ботинках… Со спины так похож на отца…
Камера наконец схватывает его лицо. Нет, не он. Овал более вытянутый, глаза близко посажены… Несуетливо ведет корреспондентку к дому, из которого его выселили на окраину. Уступил силе. Но осанка! Позвоночник прямо держит. Может, и папа не сломался…
И вдруг – явно неожиданно для снимающих – в кадр вваливаются два плотных высоких бугая в черных костюмах с синтетической искрой и рукой закрывают объектив: нельзя! Частная собственность. Оттесняют потомственного москвича, не пускают на этот самый тротуар.
Дальше – больше… Один из лощеных олигархов-застройщиков безэмоционально констатирует: в этом городе, если ты не получаешь несколько тысяч долларов в месяц, тебе нечего делать… Мол, валите отсюда. Москва не для бедных.
В этом городе, в этой стране. Не в нашем, не в моем.
Как же они проговариваются! Завоеватели… А мой шеф крысит зарплату… Значит, они и меня прогонят, раз у меня таких денег нет? – закипает уязвленная Криста.
Фильм все не кончается… На экране – коренастый Матвей. Выступает как историк культуры. Криста радуется знакомцу и делает погромче. Он говорит про главного московского начальника по строительству: «Я отношусь к нему с уважением… Обаятельный человек, мы с ним обедали, ездили по Венеции, и он простодушно заметил про тамошние палаццо: „Сплошное гнилье, больная кладка, все отваливается… Сюда бы Главмосстрой! Мы бы все тут напрочь снесли и сделали из дряхлой Венеции конфетку“. На полном серьезе говорил. По всем параметрам вкус этого человека более значим, чем мой».
