— Семь, ваше сиятельство.
— Четырнадцать чарок возьмешь… Сам нести не вздумай, на то у нас люди есть!
Четырнадцать чарок были доставлены в кабинет, выстроились на столе попарно, и тут князь с философом вспомнили, что недостает главного — лелюхинских бальзамов для сравнения.
— Они у княгини в кабинете, — подумав, сказал Голицын. — Она их вчера забрала на случай, если придется кого-то пользовать от простуды. Отправляйся-ка, братец, и возвращайся с добычей.
— Легко сказать, ваше сиятельство! Что я объясню ее сиятельству? Что мы устроили в вашем кабинете попойку?
— Ах, черт! Ну… ну придумай что-нибудь, ты же сочинитель!.. Ступай!
Князь был азартен. Маликульмульк слыхивал про шалости его молодых лет, что за карточным столом, что по амурной части. И вот теперь оказалось, что азарт не пропал с годами, не сморщился и усох, а жив и требует своего. Достаточно посмотреть на лицо со злодейски прищуренным левым глазом.
Маликульмульк пошел было к апартаментам княгини, но спохватился, вернулся в канцелярию и забрал срезанные печати. У него ведь была в челяди союзница, няня Кузьминишна, хотя союзница не очень надежная — того и жди от нее дурацкого доноса, не потому, что вдруг воспылала враждой, в потому, что охота покрасоваться перед Варварой Васильевной своим всезнанием и догадливостью, подтвердить перед всеми свое положение особы, приближенной к княгине.
Конечно, можно было сказать княгине правду — что производится дегустация, и не просто так, а с благородной целью. Но она, во-первых, разозлится, что князь затеял это дело без нее, во-вторых — захочет принять участие, и кончится это тем, что супруги повздорят, а кто останется виноват? Да Косолапый Жанно со своей неуклюжестью!
Проще забраться незаметно в кабинет и взять две бутылки из четырех, те две, которые уже почти пусты, а непочатые пусть остаются, иначе дегустация и впрямь кончится попойкой.
Няня Кузьминишна обреталась в девичьей и блистала не хуже молодой щеголихи на придворном балу — сидела в нарядной душегрее, присматривала за девками, занятыми рукодельем, и хвалила старые времена, когда никто знать не знал и ведать не ведал про нынешний разврат. Кабы не знать, что она состояла при Варваре Васильевне в пору первых придворных успехов будущей княгини, то, пожалуй, и поверить можно.
Тут же находилась и Тараторка, ковыряла иголочкой клочок шитья и явно скучала; в девичьей не очень-то весело, а у себя в комнатке — и того скучнее. Прошла та счастливая пора, когда ее радовали новые книжки и журналы, когда весь досуг занимали певчие пташки в клетках, а подаренная Маликульмульком «рисовальная школа» привела в восторг. Тараторка тосковала, как всякая пятнадцатилетняя девица, которой уже пора бы с кем-нибудь целоваться в темной комнате или в саду.
