Мысль вредна — она глушит живые голоса, и вот уж перо которую минуту висит над бумагой, того гляди высохнет, а Маликульмульк думает, думает… Как переложить живые слова в стихи? Что из этого получится?
Может быть, каждый век является на свет со своими законами? Вон в восемнадцатом следовало писать так, как написаны «Проказники» или «Бешеная семья». Но он приказал долго жить, а девятнадцатый начался с «Подщипы» — и она, помимо воли сочинителя, оказалась написана по каким-то новым правилам. Но по каким? Растолкуйте, люди добрые!..
Поняв, что теперь уж мало что напишется, Маликульмульк встал, взял свечу и поплелся обратно в столовую.
— Дурак же ты, братец, — проворчал Косолапый Жанно. — Там все, поди, без тебя подъели. А явишься — пересмеиваться начнут: по какой такой причине тебя вихрем из-за стола вынесло, куды устремился, как листок осенний, Бореем гонимый?
— Явился? — приветствовала его княгиня. — А я пирог для тебя берегу, никого не подпускаю! Садись, Иван Андреич! Полегчало тебе?
— Полегчало, ваше сиятельство, — ответствовал Косолапый Жанно, перенимая из рук лакея блюдо с пирогом и устанавливая его перед собой удобным образом. Пирог был хорош, да маловат, фунта на два с половиной. А тот, нужный для комедии, должен быть фунтов шести по меньшей мере. На четыре-то персоны, хотя женщины много не едят… Тот должен иметь вид, чтобы его издали разглядели и оценили.
Философ задремал, позволив Косолапому Жанно насладиться творением повара Трофима. Разбудил его Голицын:
— Ты, братец, не засиживайся, а беги искать своего дружка-аптекаря!
Мало приятного — после сытного ужина, не посидев в гостиной хотя бы часик (для здоровья, для здоровья! дайте брюху без суеты осуществить его тяжкий труд!), одеваться и выходить на мороз. Однако надо. Ибо смерть Илиша что-то да значит в склоке между аптекарями и купцами Лелюхиными.
Пришлось…
И, надо ж, повезло! Маликульмульк повстречал Гринделя у самой Свинцовой башни — тот нес в замок заранее приготовленную записочку.
В записочке было два немецких слова (если бы по-русски — одно): «отравление».
— Пойдем в «Петербург», — сказал Маликульмульк, — там все обсудим.
— Пойдем, — согласился Давид Иероним. — Я безумно хочу есть…
— Не угодно ли горячих колбасок?
— Мне все равно.
Они устроились в самом углу обеденного зала.
— Я прежде всего хочу поблагодарить вас, герр Крылов, — сказал химик. — Полицейские все же побаиваются князя. Они доставили в анатомический театр ученика и подмастерьев бедного Илиша. Их допросили. Все были примерно так, как я предположил… только я не хочу рассказывать всех подробностей, они отвратительны…
