Пока я погружен в свои мысли ты все время говоришь о чем-то. Но разговариваешь ты не со мной, а со зрительным залом. Я замечаю, что на лицах зрителей замерло восторженное выражение. Аплодисменты затихают лишь тогда, когда ты говоришь, чтобы вновь вспыхнуть, как бенгальский огонь, спустя минуту.
Меня охватывает некоторое подобие волнения, потому что я не совсем понимаю, что происходит. Я смутно припоминаю, что каждая пятница проходит именно так, каждый раз я немного сбит с толку поведением публики, но потом я обо все этом забываю. И сейчас мне хочется выкинуть всяческие мысли из головы и думать лишь о тебе, в конце концов, только ты являешься для меня важной частью мироздания, а все остальное лишь мелочь.
Я рассматриваю черты твоего лица. Кожа белая, но я даже в мыслях не могу допустить ее сравнения с фарфором или мрамором, ведь, несмотря на бледность, твоя кожа излучает тепло, я бы сравнил ее с нежным безе. Глаза твои похожи на горячий шоколад, в который плеснули немного солнечного света, а волосы напоминают темный гречишный мед. Я усмехаюсь, поймав себя на том, что сравниваю тебя со сладостями. Наверное, это потому, что ты действительно похожу на конфету — нежная карамелька в яркой обертке.
Ты замолкаешь и кланяешься публике, вновь изящно указав на меня рукой. Я замираю, не зная, что делать, и восхищаюсь твоими движениями. Неожиданно я понимаю, что просто должен поговорить с тобой после выступления. Я удивляюсь, что эта мысль не посещала меня раньше, ведь неделя, которую я проживал в ожидании следующего выступления, скрашивалась лишь воспоминаниями о тебе. Я грезил тобою, я видел твое лицо на клавишах фортепиано, я слышал твой голос в каждой мелодии… Мне хочется разозлиться на себя за глупость, но я настолько счастлив, что прощаю себе ошибки прошлого, ошибки, которые тяжелее всего простить.
Ты показываешь мне рукой, что я могу возвращаться на свое место, и я улыбаюсь тебе в ответ. Я надеялся, что ты что-нибудь шепнешь мне на ухо, но нет, ты секунду смотришь на меня, и я вижу в твоих шоколадных глазах легкое смятение или беспокойство, мне сложно описать то чувство, что промелькнуло в твоем взгляде. А затем ты, как ни в чем не бывало, поворачиваешься к публике и улыбаешься своими алыми губами, заставляя померкнуть софиты и даже солнце. Ты кланяешься зрителям и уходишь со сцены.
Я замираю на лестнице, не дойдя до своего места, и вспоминаю, что ты закрываешь это представление, поэтому я резко поворачиваюсь и бегу вниз, пока люди, на лицах которых еще играла счастливая улыбка, не успели встать со своих мест.
