Рядом с адвокатами сидели журналисты, исписывавшие свои блокноты. В их числе были сотрудники «Утренней лжи», «Субботнего шантажа» и большого иллюстрированного еженедельника «Судебная ошибка».
С улицы доносился грохот проезжающих автомобилей и голоса разносчиков. На стене висел плакат: «Закон равен для всех. Курить воспрещается. Чаевые отменены».
На противоположной стене шли исправно показывавшие время часы, но часов они не отбивали. Механизм боя испортили намеренно, чтобы нельзя было говорить, что пробил час правосудия.
Без пяти двенадцать. Один из судей заерзал и подал председательствующему условный знак, побудивший последнего прервать заседание и перенести его на три часа дня.
Зал опустел, и только одинокая муха продолжала биться у окна.
* * *
Возвратившись домой, прокурор не застал Кончиты. Кончита пошла к дому Пабло и ожидала его появления, чтобы узнать от него об исходе дела.
— Пока ничего определенного сказать нельзя, — сказал Пабло, поздоровавшись с нею.
— Но как вы защищались? — спросила Кончита.
— Я не защищался и не стану защищаться, — ответил Пабло.
— Суд настроен враждебно?
— Я не могу понять их настроения, но вне зависимости от него они свое дело сделают.
— А что мой муж?
— Пока он позволил себе лишь пару сомнительных выпадов по моему адресу. Речь свою он произнесет после обеда.
— А что говорят эксперты?
— Их не допрашивали. Да и нечего их допрашивать. Я их не вызывал, они сами навязались.
— Так, значит, мой муж сегодня произнесет свою обвинительную речь?! Как вы считаете, для вас имело бы какое-то значение, если бы я узнала у него основные доводы, и сообщила их вам?
— Возможно, что это несколько облегчило бы мое положение, хотя я не питаю никаких особых надежд на неожиданный поворот дела.
— В котором часу возобновится судебное заседание?
— В три часа.
— Мой муж уйдет из дома в половине третьего. Подождите дома, — я позвоню вам и сообщу все, что мне удалось выяснить.
И она поспешила домой.
* * *
— Как закончился процесс писателя Амбарда? — спросила Кончита у мужа.
— Он еще не закончился, — ответил прокурор.
— А ты уже произнес свою речь?
— Нет. Они услышат меня сегодня после обеда. Я еще никогда не поддерживал обвинение с такой убежденностью.
— И его осудят?
— В этом нет никаких сомнений.
— А что ты собираешься сказать в обвинительной речи?
— Во-первых, я не допущу производства экспертизы. Эти эксперты вечно начинают приводить отрывки непристойного содержания из произведений других авторов и тем самым создают настроение, которое только облегчает положение обвиняемого. Моя мысль очень проста: Пабло Амбард — разрушитель общественных устоев, он сеет скептицизм, поносит семейную жизнь, издевается над материнством и не верит в верность, высмеивает ревность, описывает бесстыдных женщин и утверждает, что все женщины подвластны соблазну. Я буду говорить в защиту женщин и буду требовать его осуждения во имя оправдания женщин. Я буду доказывать, что не все женщины продажны и порочны, и закончу свою речь следующим образом: «Нет, господа судьи, порочное дыхание Парижа еще не заразило нашу страну! Наши женщины не похожи на женщин Европы, в наших домах аромат эвкалипта смешивается с ароматом чистоты. Господа судьи, ваши жены верны вам, моя жена мне не изменяет, женщины, озаряющие наш жизненный путь, не продажны! Если вы в этом зале оправдаете Пабло Амбарда, оскорбляющего всех женщин, то тем самым вы одобрите его взгляды на семью и на все, что вошло в наши традиции! Нет, мы не таковы, и наши жены не похожи на европейских женщин».
