— Где ты ее оставил? — спросила я.
— Это она меня оставила, ясно? Мы прогулялись по Гайд-парку, потом она ушла. Я ее не бросал.
Саймон лгал. Фальшивым был северолондонский акцент.
— Где вы расстались?
Он молчал.
— Где?! — рявкнула я.
— На пляже у озера.
До этой минуты я никогда ни на кого не орала.
Я позвонила детективу Финборо и оставила для него срочное сообщение. Саймон грел замерзшие руки под горячей водой у тебя в ванной. Позже, когда он ушел, меня разозлило то, что запах его дурацкого лосьона перебил аромат твоего мыла и шампуня.
— Что сказали в полиции? — поинтересовался он, входя в гостиную.
— Сказали, что проверят информацию.
— Очень по-американски.
Только у тебя есть право поддразнивать меня таким образом. На самом деле полицейский сказал: «Мы сейчас же займемся этим вопросом».
— Они прочешут весь Гайд-парк? — спросил Саймон.
По правде говоря, я старалась не думать о том, что подразумевал полицейский под словом «займемся». Я заменила английское выражение американским, обернув колючую реальность в мягкую пузырчатую пленку.
— Нам позвонят? — задал вопрос Саймон.
Я — твоя сестра. Сержант Финборо будет общаться только со мной.
— Да, детектив сообщит мне, если будут новости.
Саймон растянулся на диване, задев мокрыми от снега ботинками твою индийскую шаль. Я собиралась кое-что у него выяснить и потому сдержала вспыхнувшее раздражение.
— В полиции говорят, что Тесс пребывала в послеродовой депрессии. Как она показалась тебе?
Некоторое время Саймон не отвечал — рылся в памяти или сочинял новую ложь?
— Она была очень подавлена, — наконец произнес он. — Ей приходилось пить специальные таблетки, чтобы перестало приходить молоко. Тесс сильно переживала, говорила, что это ужасно — производить пищу для ребенка, которого уже нельзя накормить.
Я понемногу начала понимать твое горе. Прости, что мне потребовалось для этого так много времени. В оправдание могу лишь сказать, что в моих тревогах за тебя ребенку просто не находилось места.
В словах Саймона я уловила что-то не то. Да, вот.
— Ты сказал «была»?
Он недоуменно воззрился на меня.
— Ты сказал: «Она была подавлена», так?
На миг я подумала, будто прижала Саймона к стене, но он быстро овладел собой. В голосе опять послышался фальшивый северолондонский акцент.
— Я имел в виду, что она была подавлена в тот день, когда мы встречались, в четверг. Откуда мне знать, какое у нее настроение сегодня?
Его лицо уже не казалось мне детским; теперь в нем проглядывала жестокость. Проколотая губа символизировала отнюдь не юношеское бунтарство, но сознательный мазохизм. Я приготовила еще один вопрос.
