— Тесс!..
(Или вместо восклицания я просто испустила красноречивый вздох многомудрой старшей сестрицы?)
Ты звонко расхохоталась, невинно поддразнивая меня:
— У тебя еще остались трусики с вышитыми на них днями недели?
— Не увиливай от ответа! Между прочим, трусики-недельки я получила в подарок в девятилетнем возрасте.
— И что, надевала их в правильном порядке?
— Она будет очень обижена, если ты ей не расскажешь.
Я смотрела на маму, безмолвно отвечая на ее безмолвные вопросы. Да, ты была беременна; да, не сказала ей, и да, теперь люди на всем белом свете — как минимум те, кто смотрит телевизор, — узнают об этом.
— Кто отец ребенка?
Я ничего не ответила. На сегодня хватит ударов.
— Так вот почему она не появлялась у меня несколько месяцев! Стыдно ей, значит, было, да?
Это прозвучало не как вопрос, а, скорее, как утверждение. Я попыталась успокоить маму, однако она раздраженным жестом отмахнулась от моих слов, хотя жестикулировала крайне редко.
— По крайней мере этот тип намерен жениться, и то ладно.
Мать смотрела на помолвочное кольцо, которое случайно осталось у меня на руке.
— Нет, мам, это мое.
Меня странно покоробило то, что она не заметила его раньше. Я сняла кольцо с крупным солитером с пальца и отдала маме. Она не глядя сунула его в сумочку.
— Беатрис, скажи, этот человек собирается жениться на Тесс?
Может быть, мне следовало проявить милосердие и сказать, что Эмилио Коди уже женат. Эта новость привела бы маму в ярость и задержала бы приход леденящего душу страха.
— Мамочка, давай сперва найдем Тесс, прежде чем переживать за ее будущее.
Специальная съемочная группа расположилась рядом со станцией метро «Южный Кенсингтон». Я — звезда этого маленького фильма — выслушала распоряжения молодого полицейского, у которого на голове вместо шлема была фуражка. Щеголеватый режиссер, тоже полицейский, сказал: «Начали!» Я пошла прочь от почтового отделения вдоль по Экзибишн-роуд.
Ты никогда не нуждалась в дополнительной уверенности, которую придают высокие каблуки, поэтому я неохотно сменила свои лодочки на твои разношенные балетки. Они были мне велики, так что пришлось набить мыски ватой. Помнишь, мы проделывали то же самое с мамиными туфлями? Как волшебно стучали ее каблучки, как нравился нам этот звук, олицетворяющий взросление… Плоские балетки ступали аккуратно, бесшумно, их мягкая домашняя кожа погружалась в лужицы, покрытые растрескавшимся льдом, и впитывали обжигающе-холодную воду. Перед Музеем естествознания тянулась длинная нервная очередь из нетерпеливых детей и задерганных родителей. Первые глазели на полицейских и съемочную группу, вторые провожали взглядами меня. Пока они не могли попасть внутрь и посмотреть на аниматронного тираннозавра и гигантскую белуху, я служила для них бесплатным развлечением. Меня это ничуть не волновало. Я лишь надеялась, что кто-то из них был здесь в прошлый четверг и видел, как ты выходила с почты. А что потом? Что еще они заметили? Разве могло произойти что-то по-настоящему страшное при таком количестве свидетелей?
