— Духи? — удивился Сергей. — Это не духи, это мне брат из Германии туалетную воду привез, она для мужчин.
— Да все одно — для мужчин, для женщин, там ведь не по-нашенски написано. Жена себе в Болгарии тоже похожий пузырек покупала — нормально и пахнет хорошо. Продай, а?
— Бери так, — Сергею не терпелось поскорей отвязаться от назойливого соседа, но тот оказался вдобавок еще и щепетильным.
— У меня деньги есть, я заплачу, сколько скажешь, с какой такой радости ты мне будешь за просто так дарить?
— Считай, что в знак мужской солидарности.
Все же конопатый воркутянин не успокоился, пока взамен туалетной воды не подарил Сергею складной нож:
— Сам делал. Тут смотри-ка оно как: и нож тебе, и штопор, и вилка, вот этим гвозди дергать, а вот тут откроешь — молоток. Я ведь и сам молоток по жизни — на все руки мастер, ты не смотри, что я с бабами не спец, — конопатый ухмыльнулся и довольно потер руки. — Почему я нынче здесь без жены? Потому что меня начальство срочно в отпуск отправило. Нам на завод машину новую отбойную прислали, так я ее сразу отладил, и пошло у нашей бригады четыреста процентов нормы за смену. Главный инженер в панике, потому что если сто двадцать процентов, то ты — передовик, а если четыреста, то это значит, что нормы занижены, и их нужно повсеместно завышать. А как завышать, когда машину только я один и освоил, а специалисты — никак. Вот меня срочно в отпуск и отправили, чтобы скандал замять, пока инженера квалификацию повышают. Так что бери, нож хороший, — он чуть ли не насильно сунул нож Сергею в карман — как раз в тот, где лежало письмо Клавдии Муромцевой, — а потом побрился, надел чистую рубашку и отправился «заниматься» кареглазой официанткой.
Сергей с облегчением проводил его глазами — больше всего на свете ему хотелось остаться одному, и ради этого не грех было пожертвовать флакончиком туалетной воды. Он лег на кровать, не зажигая света, хотя уже сгустились сумерки, и вновь начал думать, анализируя каждый момент прожитой жизни:
«Однажды я спросил у Ады, почему в нашем альбоме нет ни одной фотографии моей матери, а она что-то промямлила — вроде того, что та не любила фотографироваться, — и перевела разговор на другую тему. В анкете, где нужно было указать близких родственников, я упоминал лишь брата и сестру. В моем возрасте, конечно, смешно плакаться из-за того, что тебя в детстве оставила мать, но хотелось бы выяснить все до конца. Ада и Петя не говорили мне о ней ни хорошего, ни плохого, но, судя по письму, она была жалким и, возможно, не очень порядочным человеком, а ведь во мне ее гены».
