Сергей Павлович хмыкнул:
— Да ты философствуешь, Ренаточка…
— А что? Философия в наше время — преступление?
— Я что-то не совсем тебя понял. Ты предлагаешь искоренять грехи заблаговременно или считаешь, что можно предаваться им до определенного порога? До двадцати пяти можно, а дальше — ни-ни?
— Я ничего не предлагаю. Я — констатирую.
— Да нет, ты явно на что-то намекаешь. Может быть, на то, что в моем возрасте… заметь, я говорю «в моем», а не «в нашем», роман выглядит безобразно?
— Ты сказал! — Рената ткнула в его сторону длинной сигаретой. — Ха-ха-ха! Давай поинтересуемся мнением наших юных друзей, чьи грехи тебе кажутся столь прекрасными…
Алеша заговорил с неожиданным жаром. Его длинный, но невразумительный монолог сводился к тому, что красивая женщина в зрелости всегда еще красивее. Рената и Сергей слушали его снисходительно, по лицу Ренаты блуждала понимающая, какая-то интимная усмешка. И Даша, неожиданно для себя озлившись, поддержала Ренату:
— В зрелости человек отвечает за свое лицо. Он его сам делает. Это как портрет Дориана Грея… Раневская в старости стала красавицей…
Сергей Павлович охладил ее пыл:
— Боже мой, Дашенька, да вы никак Уайльда читывали? А я уж думал, что современная молодежь только подписи к снимкам в журналах читает! А в лучшем случае — Акунина. И как это у вас теперь принято говорить? Это — пафос?
— Напрасно вы так, Сергей Павлович. Акунин — вполне приличный писатель, — почти до слез обиделась Даша. — Я все же институт закончила. Словечек типа «отстой» не употребляю. А пафос — прекрасное понятие. В переводе с греческого означает чувство, страсть, страдание…
И уже в который раз повисло неловкое молчание. Рената встала и распахнула дверь на балкон. В тишине вдруг стал отчетливо слышен шум проливного дождя. И всех четверых охватило общее чувство, которому вряд ли есть название. Просто чувство, возникающее ненастным и темным осенним вечером, когда сидишь в теплом, спокойном месте, слушаешь хорошую музыку и пьешь вино… На эти недолгие минуты все они забыли, кем друг для друга являются и зачем пришли сюда: им показалось, что они в кругу близких. Алеше представилось, что Сергей Павлович — его старший надежный друг. И сейчас можно было бы сыграть с ним партию в бильярд и порасспросить его о таинственных и важных денежных делах… Сергею Павловичу захотелось просто, без всяких мыслей о сексе, галантно поухаживать за Дашей и порассказать всяких историй про жизнь. Даше пригрезилось, как они с этой красивой теткой могли бы посмеяться и посплетничать… А Рената просто смотрела на Сергея Павловича. Она вспоминала дождь тысячу вечеров тому назад. И окно, раскрытое во влажную, полную осенних запахов и звуков ночь. И Сережку, который стоял, обняв ее, у этого окна. И всю тогдашнюю молодую, счастливую и праздничную жизнь… И казалось, продлись этот шум дождя еще минуту, все они скажут друг другу что-то важное, простое и искреннее… Но официант принес телефонную трубку. Сергей Павлович взял ее, послушал. Коротко сказал: «Да». Потом он извинился и сообщил, что вынужден ненадолго отлучиться.
