А на взгляд Грибова — примитивной:
— Да, да, черт возьми! Ты угадала! Я не хочу с тобой расставаться, но не знаю, как быть!.. — Я хочу жить с другими, а спать с тобой. Между прочим… ты можешь не верить, но когда я кончаю со своей подругой… для меня самое главное — не сказать: «Инна!». Потому что в этот момент я всегда представляю только тебя. Ты — мое обозначение оргазма. Высшего наслаждения… Ты очаровательная женщина… Ты такая пикантная стерва в постели… такая огненная, такая ласковая… что я и в самом деле не могу представить себе жизни без тебя.
— Ладно, я тебя оправдаю перед собой и твоей невинной подружкой! А ты, приняв на веру мои оправдания, опять пойдешь блядовать! И рано или поздно тебя рассекретят, и твоя девчонка узнает, какой ты сексуальный гигант! Не так?! — нет ответа.
Этот вечер следует считать ключом к нашему с Пашкой разрыву. Естественно, разбег был неизбежен… раньше или позже… Ну, считайте меня слабой на передок, безнравственной тварью, но захотелось задержаться при нем еще на какое-то время. Думаю — профессиональное любопытство взыграло…
Но Пашка умудрился нанести мне еще несколько метких ударов.
В разгаре любовного единоборства, приподнявшись на руках, он внезапно взглянул с беспокойством мне в лицо:
— Инна! Послушай… А ты точно… с Сохатым… не того? А то у него недавно находили триппер… Ты… здорова? Ин, я не за себя беспокоюсь, а за другого человека…
И попробуй в таких условиях получить заслуженный оргазм!
А потом, в безмерной неге, забыв ладонь на груди усмиренной (как он думал) любовницы, Павел Грибов размышлял вслух, что я опасный противник, настоящий друг — и потому могу стать настоящим врагом. Вскрытый нарыв в душе спровоцировал его необыкновенную говорливость.
— Инна! А ты хотела бы как-нибудь съездить со мной в Подмосковье, в дальнюю деревню?..
— Чего я там не видела? — искренне удивилась я, провинциалка, лимитчица, штурмующая Москву, та самая: «Понаехали тут! Сидели бы в своей деревне!».
— А вот представь себе, сердце… покой, тишина… аромат садов… сеновалы… дорога, уводящая в лесок…
— Свежий воздух, парное молоко, автобус два раза в неделю: туда — во вторник, обратно — в пятницу, пьяные мужики, дебильные дети, заколоченные дома… — продолжила я, попадая в его мечтательную интонацию.
— Какая ты ядовитая! — скривился и сплюнул он.
— Просто я приехала из паршивой Березани, на деревню насмотрелась, друг мой Пашенька, а твои представления о ней лубочные, откровенно фальшивые. Ты себе строишь мечту столичного плейбоя — тишина, покой, сеновалы, деревенские красавицы — кровь с молоком и навозом… А на деле деревня — глушь, нищета и отсутствие цивилизации. За редким исключением.
