Александров побледнел и повернулся к Печерскому.
— А вы тут при чем? Погодите! — закричал он, отмахиваясь от Мамонова. — Вы видите руки? Вот руки. Я работаю третий год. Вот копоть и ржа. Шесть тысяч десятин, полк — это чорт знает как далеко. Затем есть еще то, чего вы никак не поймете. Видели вы, как лента подает автомобильные кузова, как собирают часть за частью, и, наконец, мотор начинает стучать и машина жить. Раньше я презирал это, я работал с отвращением, а теперь… Теперь я прихожу во временный гараж и вижу триста новеньких машин, триста собранных за сутки машин, сто тысяч машин в год, и у меня на глазах слезы, почему это не в России, почему не у нас…
— У кого у «нас», у большевиков?
— У нас в России.
— В какой — «России»? — отчетливо спросил Мамонов.
— Это не важно.
— Как не важно? Это не важно?! Ну, знаете ли, дорогой мой…
— Позвольте мне, как младшему в чине… — перебил Печерский.
— Да ну вас с чинами, — устало сказал Александров и Печерский, подскочив на стуле, закричал:
— По-моему, вы просто трус! Трус и негодяй!
Опрокинулся бокал. Все трое встали и Мамонов положил руку на локоть Печерского.
— Господа, как старший в чине…
Гарсон, мягко шаркая туфлями, подошел к столу русских. Он улыбнулся, вытер салфеткой пролитый коньяк и как бы случайно задержался вблизи.
— Нельзя же так, господа, — сказал остывая Мамонов. Печерский надел кэпи и скрестил на груди руки.
— Ваше превосходительство, — сказал он с тихой яростью и несколько театрально, — насколько я понял, разговор шел о конкретном поручении, о деле, которое вы, так сказать, хотели возложить на господина Александрова. Он отказывается. Из трусости или из других побуждений, он отказывается. Тогда позвольте… Я согласен, я считаю за честь. Я поеду куда и когда хотите.
Поезд прокатился по виадуку, отсветы побежали по стенам и окнам домов. Все трое молчали, пока совсем не затих грохот поезда.
— Ну и ладно, — резко сказал Александров, встал и протянул руку Мамонову, — счастливо оставаться!
— Господин Александров, после этого… Надеюсь вы сами понимаете…
Мамонов спрятал руку за спину.
— Знаете что, — тихо сказал Александров, — идите вы все к…
И он ушел, бросив монету на стол. И металл долго и протяжно дребезжал о мрамор.
