— Не помешаю? — спросил он. — Мне нужно дождаться Николая Васильевича. Можно?
— Конечно, можно.
Как всегда она чувствовала неловкость и тревогу в присутствии этого человека.
— Два слова, — с неожиданной резкостью сказал он, — случайно, можно сказать совершенно случайно, я проник в вашу тайну.
— У меня, «так сказать», нет тайн.
Она удивилась, потому что он вдруг взглянул на нее в упор с открытой ненавистью и насмешкой.
— Как угодно. Видите ли, мне стало известно, что гражданин Митин… Как бы сказать…
— Что Митин мой любовник, — радуясь своему спокойствию сказала она. — Так. Представьте, я была уверена, что вы рано или поздно сунетесь в чужие дела. У вас именно такой вид. Я, например, знаю, что вы были любовником моей сестры, но как видите это меня не интересует.
Лицо Печерского из серого стало чуть розовым. Он поморщился и невнятно пробормотал:
— Мои чувства к Елене Александровне — святые чувства. Я не позволю…
— Нет, уж позвольте. Вы начали с того, что вмешались в мои дела.
— Уважение, которое я питаю к личности Николая Васильевича…
— С некоторого времени Николай Васильевич здесь не причем, — сказала Ксана. — Не стоило бы с вами говорить об этом, но так и быть. С сегодняшнего дня Николай Васильевич здесь не причем. Что же вам нужно в конце концов? — внезапно раздражаясь спросила она.
— В сущности, мне от вас ничего не нужно. Я страшно устал, — глухим и потухшим толосом сказал Печерский. И Ксану удивил его голос.
— Вы больны?
— Я просто устал. Я ничего не понимаю. Вы, Николай Васильевич, говорите со мной, но я вас не понимаю. Вчера мне показалось, что я понял одного человека. Его-то я знал. Но оказалось, что он совсем другой.
Ксана подошла к Печерскому.
— Вы бредите?
— Нет. Этот человек умер. Действительно умер.
— Вы больны, — задумчиво сказала Ксана. — Вы в самом деле больны. Но странно, мне вас не жаль. — Она наклонилась, стараясь заглянуть в эти холодные, пустые глаза. — Зачем вы вернулись?
Он вздрогнул и как будто насторожился.
— Это уж позвольте мне знать.
— Странно, очень странно. У вас вид умирающего. — Она отошла и оглянулась. Печерский сидел согнувшись, почти свисая с кресла и смотрел в пол. В такой позе он сидел пока не услышал нетвердые, шуршащие шаги Мерца. Он поднял голову и секунду они смотрели друг на друга. Оба удивились и оба молчали, хотя видели явную перемену. Оба состарились на много дней в эти две недели.
— Это вы… Я говорил о вас три дня назад. Напрасно вы не позвонили. Тогда как будто все устроилось. Надо узнать.
