Из этого, равно как и других подобных рассказов было совершенно ясно, что Леночка на самом деле не столько страдает от неразделённой любви, сколько весьма артистично разыгрывает перед ним этот спектакль, наполняя его всё большим драматизмом. Джонни всё больше сомневался, что это вообще можно назвать любовью даже в нулевом приближении. Ему всё это скорее напоминало, как капризный ребёнок ложится на пол в супермаркете и, пытаясь разжалобить родителей, делает вид, что бьётся головой об пол, дабы разжалобить родителей и заставить их купить ему вожделенную игрушку. Примечательно, что ценность игрушки в основном сводилась при этом к навязчивому стремлению ребёнка обладать именно ею. Подобным образом, Леночкин бывший практически не интересовал её как человек, как неповторимая личность. Он был нужен ей лишь как объект, удовлетворявший её потребности. А также как объект, посредством которого она себя удовлетворяла сексуально. И потому вполне естественно она категорически не желала отдавать такой ценный для себя объект другой хозяйке. Однако называть такое объектно-ориентированное стремление обладать другим человеком любовью, наверное, перебор, — думал Джонни.
А 31 декабря Леночка решила разыграть для Джонни по аське с неожиданным продолжением по телефону спектакль на тему «скользящих и падающих». Начала она с того, что у неё в этот день, видимо, как следствие падения несколько дней назад, стал болеть копчик. Она повторяла про это много раз, писала, что не может терпеть и т. д. Джонни давно заметил, что она была совершенно не способна переносить какие-то негативные вещи в своей жизни. И в особенности — боль. Он представлял, каково с ней пришлось персоналу в больнице, когда она там лежала. Соответственно, ничего удивительного не было в том, как к ней там стали в итоге относиться. Конечно же, по своему ещё детскому опыту пребывания в больницах, Джонни знал, что сам был в этом плане далеко не идеален. Но если с ним самим — скорбным невротиком — было более-менее ясно, то с ней-то что не так? Увы, как ни стыдно ему было в этом себе признаваться, вопрос этот пока оставался для него мучительной загадкой. Джонни очень хотел надеяться, что скоро они смогут видеться чаще. Несомненно, наблюдение Леночкиного поведения в реальной жизни должно было прояснить ситуацию.
Разумеется, Леночка не преминула воспользоваться реальной или больше воображаемой болью в заднице с тем, чтобы улизнуть в предпраздничный день с работы. Её отпустили. Джонни попросил её самостоятельно ничего не предпринимать и позвонить ему по возвращении домой. Чтобы он был в курсе, как у неё дела, прошла ли её пятая точка, и помочь ей советом, если что. Однако ни через два, ни через три часа от Леночки не было никаких вестей. Наконец, часов через пять-шесть после своего досрочного ухода с работы Леночка позвонила ему и принялась рассказывать несколько наигранным, фальшиво-плачущим тоном, как она по дороге с работы купила какую-то мазь, и что мама ей всегда говорила «мажь побольше». Дальше, весьма артистично всхлипывая, Леночка стала плакаться ему о том, как сильно ей стало щипать, как она не находила себе места от боли, и что у неё теперь жопа красная, словно у макаки.
