Заспорили девушки. Одни говорят: «Пойдем, отнесем клубочек небываленький Матушке Вышивальщице, подойдет он ей для рукоделия. Вон какие краски в нем горят!» Другие перечат: «Нет, не подойдет! Больно нитка у него крученая-верченая». Позвали Матушку посмотреть. Только она к находке склонилась — клубочек на край лопуха отпрянул, тот накренился, непослушник и упал в траву. А дальше всё по склону, по склону да в ложбиночку, по ложбиночке все под горку да под горку, покатился клубочек так скоро, что девушки, как ни ловчились, поймать его не смогли. Не успели ахнуть — тот по промоинке прокатился под ограду Небесного сада и канул в тучку мимоходящую.
«Упустили!» — девушки горюют, а Небесная Пряха их утешает: «Не печальтесь, милые. Пускай себе катится: мир посмотрит, себя покажет. Я свою работу начну, а ко времени нужному он сам вернется». «Ой, Матушка, так испачкается весь!» — одни сетуют. «Нитку запутает, а то и вовсе пропадет» — другие вторят. «Ах, вы маловерные! Ступайте-ка по своим делам. Мне ли не знать, что с сокровищем будет, которое в Моем саду выросло?» Разошлись девушки по терему, а Небесная Пряха путь беглеца широким крестом осенила и за работу села.
А клубочек-непослушник тем временем катился — с тучки на облачко, с облачка на туманчик, с туманчика на лужок, с лужка в овражек — грянулся оземь и стал добрым молодцем. Волосы черные, брови собольи, глаза приметливые, речи приветливые. Отряхнулся молодец, обернулся и призадумался. Откуда — не помнит, куда путь держит — не знает. «Дай, — думает, — пойду по свету. На жизнь посмотрю, уму-разуму поучусь, может, на что и сгожусь».
Так и сделал. Где только он ни бывал: и в городах, и в деревнях, и на ярмарках шумных, и в кельях тихих. Да что за притча! Везде ему рады, а нигде не свой. Лето за летом накатывает, год за годом пролетает, а ему все покоя нет. Ровесники уже семьями обзавелись, детям радуются, а его счастье стороной обходит.
Идет раз молодец по дороге, голову повесил, думу горькую думает: «Хотел бы жить — да незачем. Хотел бы умереть — да не пора еще».
Душа мается, как будто вспомнить что-то силится. Вдруг навстречу ему старичок, за поясом топорик, за плечом котомочка. Спрашивает: «Что, радость моя, не весел? Что голову повесил?»
— Да тошно, дедушка.
— Э, милый, сколько веревочке не виться, а концу быть. И печаль-тоска твоя не вечная, а конечная. Скажи-ка лучше, нет ли у тебя огонька? Дело-то к вечеру, хорошо бы костерок разжечь.
