— Такие собаки — всю жизнь щенки. Возьмите, не пожалеете, — принялся нахваливать товар Николай Петрович.
Юлька вытянулась на животе и заскулила тихо и жалобно. Хитрюга состроила тоскливую мину и затрясла подбородком, вот-вот готовая расплакаться.
— Мам, собачка плачет! Почему она плачет?
— Бедняжка наступила на колючку, — на ходу сочинила мамаша.
— Сама ты на колючку наступила! — фыркнула Юлька. — Вот на окурок или битое стекло, да. Этого добра тут навалом.
Лада зарылась мордочкой в лапы и погрузилась в скорбные думы.
— Неходовой у тебя товар, Петрович, — улыбнулся Сашка.
— Зато твои крысы — настоящая золотая жила!
— Если так и дальше пойдёт, ночевать мы будем в собачьем раю, — вздохнула Юлька. — Придётся брать всё в свои лапы. Займёмся саморекламой, — левретка отряхнулась и с грациозностью павлина стала прохаживаться вдоль прилавка.
Вскоре вокруг Николая Петровича образовалась толпа. Такой удивительной и смехотворной картины не видели и здешние завсегдатаи. Такса и левретка вели себя, мягко сказать, странно. Стоя на задних лапах и держа для равновесия по резиновой косточке в зубах, подруги заунывно пели «Как упоительны в России вечера». Вернее, им только казалось, что они поют. Из пастей доносился обыкновенный фальшивый собачий вой.
— Обратите внимание, настоящие дрессированные псы! — суетился Пынтиков. — Артисты всемирно известного корейского театра собак!
Юльке ужасно льстило всеобщее внимание:
— А теперь ЛАМБАДА!
Резиновые косточки взмыли вверх. Собаки расставили лапы широко в стороны и неистово завиляли бёдрами.
— Во дают! — побросав товар, продавцы наблюдали за импровизированным концертом.
Собаки старались изо всех сил, благо недостатка в аудитории у них не было. Однако никто из присутствующих не изъявлял желания купить блистательных артисток.
— Граждане, отходи кто без денег! Концерт для потенциальных покупателей! — лаяла Собакевич.
Она вдруг неловко махнула лапой и, потеряв равновесие, растянулась на грязном полу. Зрители покатились со смеху. Держась за животы, люди тыкали в неуклюжую собаку пальцами и строили рожи. От досады левретка расплакалась.
— I beg your pardon, what's happening here?[2] — среди общего веселья прозвучал чей-то деликатный голос.
Аккуратно протиснувшись сквозь толпу зевак, к девочкам подошёл высокий мужчина. Импозантный, одетый с иголочки, он с первого взгляда выделялся из массы базарного люда.
Почуяв перспективного клиента, Николай Петрович принялся раскланиваться:
