Дягилев стал мертвенно бледен: ему сообщали, что Нижинский женился на венгерке[204] Ромоле Маркуш, которая уже давно добивалась его и отправилась в Южную Америку на том же пароходе, что и Нижинский, решив пойти на все, чтобы завладеть им. Дягилев, болезненно боявшийся морских путешествий, после тысячи колебаний отпустил Нижинского одного. Ромола воспользовалась случаем. И вот произошла катастрофа. Серж, в истерике, готовый крушить все вокруг, плача и вопя, вызвал Серта, Бакста и других.
Когда собрался «военный совет», попытались более спокойно обсудить ужасное событие. В каком настроении Нижинский был в момент отъезда? Казался ли он озабоченным? — Нисколько. Грустным? — Отнюдь нет. — Все это идиотизм, — прервет Бакст. — Самое главное — узнать, купил ли он кальсоны. Если купил, это что-то доказывает, что-то серьезное и преднамеренное.
Купил ли он кальсоны? Никто этого не знал. Угнетенное молчание. Кто-то смутно помнил, что слышал, как он заказывал рубашки. Но что касается кальсон — загадка…
Дягилев снова взорвался: отстанут ли от него с этими кальсонами? Он в отчаянии. Не могут ли вместо того, чтобы молоть чепуху, сделать что-нибудь полезное? Немедленно телеграфировать! Пусть проверят! Пусть действуют! Пусть запретят!..
Увы!.. Многочисленные подтверждения не замедлили поступить: катастрофа свершилась бесповоротно. Обезумевшего от горя и гнева Дягилева поскорее увезли в Неаполь, где он предался отчаянному разгулу.
Но успокоиться он не мог. Зачем он не последовал своему первому импульсу и не поехал с Нижинским? Откуда у него этот непреодолимый страх моря? Когда Дягилев отправился в Соединенные Штаты, то каждое утро, просыпаясь, первым делом приказывал слуге на коленях на палубе читать молитвы, чтобы Бог охранял его хозяина. Застраховав себя таким образом, Дягилев немного успокаивался, разумеется, если море не волновалось.
Серж не любил Америку.
— Это непостижимо, — говорил он, — страна, в которой нет нищих! Ни одного! В ней нет своеобразия, нет местного колорита. Во что превратилась бы Италия без своих нищих? В Нью-Йорке я их искал, искал очень добросовестно. В конце концов однажды на углу какой-то улицы я был готов испустить победный клич. Ко мне приближался мужчина, очень прилично одетый, но его повадка не обманывала, в глазах читались смирение и надежда, надежда, что вы сунете руку в карман. Я поспешил сделать это с такой радостью, что быстро собрал все мелкие купюры и монеты, какие имел при себе. Этот человек заслуживал получить все, что неприличное отсутствие его собратьев помешало мне раздать раньше. Когда я протянул ему свою жатву, широкая улыбка осветила его лицо, обнажив десны… Увы! Все его зубы были золотые…
