. Он привез оттуда груду драгоценностей и огромное состояние. Может быть, оттуда же шло унаследованное Альфредом такое несвойственное Западу представление о женской свободе? И может быть, я должна считать себя счастливой, что он не заставлял меня носить чадру?
Из Мадрида Эдвардс немедленно связался со своими поверенными, чтобы как можно быстрее оформить наши разводы[127]. Он вложил в это столько энергии и денег, что все было сделано в рекордные сроки. Мы вернулись в Париж, где в один миг сочетались браком в мэрии на улице де Батиньолль. Все это немного походило на фокус.
Жизнь с Эдвардсом — Смерть Тулуз-Лотрека — Нравы парижской прессы — Визит Теми де Гурмона Карузо — Сеансы у Ренуара
Мы сняли прекрасную квартиру на улице де Риволи напротив Тюильри, и пока там шли работы, жили на Вандомской площади в «Отеле дю Рейн».
У Эдвардса был замок в Корбейе. Настоящий замок, с башнями и всем прочим. Меня всегда ужасали замки, особенно если надо было стать их владелицей. Я не отставала от Альфреда, пока он не продал свой. По-моему, замок что-то значит, только если носишь историческое имя, если он передается по наследству и если обладаешь средствами, необходимыми, чтобы сохранить его в первозданном виде. В противном случае зачем обременять себя заботами об огромном поместье, которое лишает возможности путешествовать, потому что считаешь себя обязанным проводить там все каникулы? При этом испытывать чувство, что отнял его у законных владельцев. Земельная собственность никогда ничего не значила для меня.
Кроме того, ее границы мне кажутся абсурдными и внушают ужас. Зачем ограничиваться двумя или тремя сотнями гектаров, когда я могу наслаждаться всем земным шаром? Если у меня есть чудесный автомобиль или хорошая яхта, разве я не буду чувствовать себя как дома во всем мире? И насколько свободнее! Останавливаясь где захочу, уезжая когда захочу — у меня будет в тысячу раз больше земли, чем у маркиза де Карабаса[128].
Прекрасные машины у нас были. Но яхты мы не имели. Я попросила Альфреда взамен замка построить ее. Это должен был быть houseboat[129], который я заранее полюбила. План был немедленно набросан… Мне хотелось, чтобы он родился как по мановению волшебной палочки.
Вернувшись в Париж, к моему великому огорчению, я застала Лотрека опасно больным. Увидев его в клинике, куда приходила каждый день, я была потрясена тем, как он изменился: впалые щеки, землистый цвет лица. У него был вид человека обреченного. Однако, несмотря на приступы удушья, он еще с радостью рисовал. Не знаю, почему он стал называть меня Ласточкой. На известной серии рисунков, вдохновленных цирком, над которыми он тогда работал и которые посвятил мне, под знаменитым кружочком с его монограммой стояло «Ласточке». Недавно я нашла часть этих рисунков, принадлежавших мне, на экспозиции выставки декоративного искусства и вспомнила, что когда-то одолжила их Манци и Жуайяну
