Мэри соглашается.
Все равно она не знает, что такое Третья дорога. А может, и знает, но забыла.
Ребенка ей приносят под утро, уже спеленутого. Он молчит, осознав, до чего же тяжко ему придется. Но главное, что они вместе. Мэри подносит сына к груди и старается не смотреть на два алых пятна, проступившие там, где должны быть его кулачки…
…Со всех сторон на них льются насмешки. Надоело. Хватит с нее. Слова тычутся в голове, как юркие головастики, и она выплескивает их все. Все до единого. Пусть уплывают.
Ронан что-то говорит, и она уже не понимает, что именно. Да и не нужно. Заботу в его голосе она ощущает без всяких слов.
Он старается перекричать злобный гул, и Мэри чувствует, как напряглись его мышцы, как он высматривает, на кого броситься в первую очередь. И тогда его уже не остановить. Он переломает им кости и вырвет глотки, он смешает их кровь с морской пеной и втопчет внутренности в песок. Она чувствует, как закипает в нем ярость, и пытается удержать его. Прежде, чем люди получат повод с ним поквитаться.
– Не надо, родной. Я люблю тебя, – говорит она сыну. – Слышишь? Я тебя люблю.
Ронан вслушивается так напряженно, что на его глазах выступают слезы.
Он тоже не понимает ее язык.
