— Открывай! — скомандовал капитан.
Драга с лязгом открыла пасть. На деревянный щит с грохотом вывалились — ил, камни и песок.
— Все то же! — сказал Петров, ковыряя пинцетом в песке.
Он встал и скомандовал:
— Воду!
Мощная струя обрушилась из шланга на пробу донного грунта. Грязные потоки закружились в желобах и стекли в море. Крушинский наклонился над промытой пробой и быстрыми движениями рук принялся переворачивать камни и собирать приставшие к ним незаметные веточки, обрывки водорослей и все, что хоть отдаленно напоминало растительные остатки.
— Ничего интересного, — сказал он наконец.
— Ничего? — переспросил Смолин.
— Да, Евгений Николаевич. Опять ничего. — Крушинский взял полотенце и стал тщательно вытирать руки.
— Ну, что ж, — сказал Смолин. — На этом заканчиваем. Так что ли, Николай Карлович?
— Как вам будет угодно, Евгений Николаевич. Сегодня взяли пять проб. Если хотите, можно еще подрагировать. Но я уверен, в этом квадрате опять ничего не найдем.
Смолин нахмурился. Петров и Крушинсний выжидающе смотрели на него.
— Давайте, кончать, — решил Смолин. — Да! Кончаем, товарищи… Собирайте ваши банки и ступайте вниз переодеваться. — Он обернулся к Ольге, принимающей с троса лебедки тяжелый металлический цилиндр. — Ольга Федоровна, как ваши дела?
— Двадцатая проба! — ответила она, покраснев от напряжения и встряхивая головой, чтобы отвести от глаз растрепанную ветром прядь светлых волос.
— Кончайте!
— Есть кончать! — весело отозвалась Ольга, передавая цилиндр рабочему. — Все, Евгений Николаевич?
— Все. Ведите судно обратно, — обратился Смолин к капитану.
Корпус «Ковалевского» задрожал. Судно стало медленно отходить от громады Карадага. За кормой забурлила вода.
— Полный вперед! — крикнул капитан в трубку.
Судно плавно описало полукруг и понеслось вдоль обрывистых берегов на восток. Смолин, Крушинский, Петров и Ольга стояли у борта, рассеянно разглядывая живописные нагромождения скал.
— И так каждый день, уже третью неделю! — с горечью сказал Смолин. — Как дела с анализами, Ольга Федоровна?
Ольга посмотрела на него виноватым взглядом.
— Должно быть, реактивы не очень чисты… Я просто не пойму, в чем дело. В Севастополе я все наладила, любой анализ, без осечки, показывал 25–30 миллиграммов на тонну, а здесь никак не поднимается выше восьми миллиграммов.
Смолин нахмурился.
— Досадно! Впрочем, — он махнул рукой, — пока это не имеет никакого значения. Ну, что вы скажете, Николай Карлович? — обратился он к Крушинскому. — Правдоподобно ли, что в этой впадине вырос единственный экземпляр золотоносного растения?
