– Может, и правда Господь Бог наконец-то решил с нами всеми вот так разобраться, – разливая адскую смесь по бутылкам, вслух размышлял Димка. – Такой сценарий всяко интереснее потопа и расправы над Содомом и Гоморрой.
Мы поужинали при свете двух автомобильных лампочек и стали укладываться спать. Оля с Таней уже устроились на койке за перегородкой и даже, кажется, успели задремать. Минтай и Катя исхитрились разложить в узком проходе разбитое кресло-кровать. А трезвеющий Димка ложиться не планировал. Он сказал, что способен отдыхать сидя, было бы только к чему привалиться – мне показалось, что он намеревается привалиться к Оле. Мешать ему я не собирался. Я стелил под столом на полу замасленные тряпки, фуфайки и содранный со стены коврик, – место для ночлега получалось вполне уютное, только ноги невозможно было вытянуть. И, в общем-то, это было не такое уж великое неудобство. Мы все в тот день так вымотались, что к вечеру на ходу засыпали. Мы и пост на крыше, поразмыслив, решили не выставлять. Все равно в такую погоду проку от него было бы немного. Единственное, что мы сделали для своей безопасности – это оторвали и затащили на помост тяжеленную лестницу, сбитую из крашеных брусьев. Теперь забраться к нашей избушке на курногах могли разве что крылатые зомби. Ну или прыгучие.
Засыпая, мы чувствовали себя полностью защищенными.
Кажется, это был последний вечер, когда мы так себя чувствовали.
* * *
Мне ничего не снилось, но проснулся я с ощущением, будто кто-то сидит у меня на груди, не позволяя дышать. Чтобы стряхнуть живую страшную тяжесть, мне пришлось собрать все свои силы. И только когда моя онемевшая рука наконец-то шевельнулась, когда ко мне вернулся голос – только тогда я проснулся по-настоящему.
В остывшей комнатке было душно и темно. Кто-то храпел – должно быть, Минтай. Скрипя пружинами койки, ворочались девчонки. Не было слышно ни дождя, ни ветра – только непонятное хлюпанье раздавалось будто бы совсем рядом.
Я долго лежал, пытаясь понять, что это за звук. Вспомнил, что на столе надо мной лежит специально оставленная зажигалка. Приподнялся на локте, зашарил по столешнице – ну где же она?!
Хлюпанье прекратилось, и меня осенило – это же плач! Я угадал и почувствовал, что человек, потревоженный моей возней, сдерживает сейчас рвущиеся рыдания, не желая, видимо, обнаружить свою слабость.
Но кто это? Оля? Таня? Неужели Катя?
– Эй, – тихонько позвал я. – Ты пореви. И станет легче.
