Всё в Москве зависит от столкновений. Вот идет по весенней Москве девушка-красавица в такой короткой юбке, что на эскалаторе в метро на нее лучше не смотреть снизу вверх, и она сталкивается взглядом с сильно заросшим священником. Тот даже не осуждающе на нее смотрит, а – отчужденно, как не мужчина. И вдруг у нее в голове все переворачивается, она обо всем забывает, бежит в близлежащую церковь с маковками и простаивает там, обернув мини-юбку пыльным мешком, два часа службы, и выходит в слезах умиления. Или та же девушка в короткой юбке поднимается на эскалаторе, а за ней едет горец из Чечни, смотрит ей вслед, видит узкую полоску красных стрингов и цокает языком, и она вдруг становится врагом инородцев, выходит из метро, идет на площадь и кричит со всеми вместе: «Москва для москвичей!»
А не цокал бы кавказец языком, а подарил бы ей большой букет цветов, что было бы с красавицей, об этом никто не знает. Ну, а если этот цветочный гастарбайтер ей бы сначала подарил цветы, а потом бы, например, изнасиловал в темном переулке, разорвав красную полоску трусов, наводящих грустную думу, девушка стала бы перед дилеммой. Куда ей идти? Не в полицию же. Ведь в полиции ее поднимут на смех, с ее мини-юбкой и рваной красной полоской, и даже могут оскорбить и словом и делом. Девушка возбудится, возненавидит пухлые самодовольные лица блюстителей закона и на следующий день пойдет на Триумфальную площадь, где на митинге несогласных познакомится с руководителями нашей несистемной оппозиции, и руководители, если их не задержат, пригласят ее домой и откроют ей глаза на «кровавый режим», поглаживая по коленке. Или же их всех схватят, и ее тоже задержит полиция, понесет за ноги за руки в автобус, там обыщет и отвезет в обезьянник.
Я нигде не видел, кроме как в Африке, таких упоенных своей властью полицейских. И вот на полицейских лицах написано, что им позволено все, и они все, что могли, испытали, откусив, как Адам, от яблока познания и выплюнув его на асфальт, потому что оно оказалось несъедобным.
Там, в обезьяннике, над ней вдоволь поиздеваются, и у нее начнутся проблемы с психическим здоровьем: она будет бояться подниматься в лифте и кушать рыбу, потому что рыбой можно сильно отравиться.
Или, пообщавшись интимно с полицейскими, а также с лидерами несистемной оппозиции, она вдруг ни с того ни с сего разочаруется в мужчинах и начнет жить половой жизнью со своей подругой Танькой, или с Любкой, или с двумя подругами одновременно. Летают девки и ебутся… В разгар активных действий, похожих на скульптуру Лаокоона, входит неслышно в квартиру Танькин отец – майор. С продовольственной сумкой. Офицер конфузится. Танька с прищуром ему – с дивана:
