— У нее отошли воды, бесцветные, — сообщает мне Динни.
— Я не знаю, что это значит! — кричу я.
— Это значит неприятности. Ребенку грозит опасность, — объясняет он. — Это значит, нам надо пошевеливаться!
Но Хани все еще стоит, согнувшись пополам, теперь она плачет навзрыд. От боли или от страха, я не могу определить.
— Все будет хорошо, — убеждаю я ее. — Послушай меня, все правда будет хорошо. Ты уверена, что сможешь идти? Машина здесь рядом.
Зажмурившись, Хани кивает. Она дышит так, как будто у нее не легкие, а кузнечные мехи. У меня стучит сердце, но сейчас я собрана и спокойна. У меня есть цель.
Мы добираемся до машины и кое-как устраиваем Хани на заднем сиденье. Мне при этом приходится встать на колени в грязь. Хани вымокла до костей, бледная, ее трясет.
— Я поведу. Ты помоги Хани, — распоряжается Динни, направляясь к водительскому месту.
— Нет! Ей нужен ты, Динни! И это моя машина. А на мокрой дороге руль немного заедает. Безопаснее будет, если я сяду за руль, — кричу я.
— Дьявол, да садитесь же за руль уж хоть кто-нибудь! — вопит Хани.
Протиснувшись мимо Динни, я усаживаюсь на водительское сиденье, а он карабкается на заднее. Едва не заехав в кювет, я выруливаю, и начинается слалом по проселочной дороге, а потом мы выезжаем на трассу.
Мы едем в Дивайзес, я веду на максимальной скорости, на которую решаюсь, щурясь и вглядываясь в обступающий нас туннель дождя. Но, увидев в зеркало Хани, лежащую на заднем сиденье, сбрасываю скорость. Даже не знаю, как лучше. В перерывах между схватками она плачет тихонько, как будто про себя. У Динни очумелый вид.
— Уже недалеко, Хани! У тебя все будет отлично, даже и не бойся! Они примут твоего ребеночка раньше, чем ты успеешь сосчитать до трех, — ору я, поглядывая на нее в зеркало. Очень надеюсь, что я не лгу.
— Уже недалеко? — всхлипывает она, ее умоляющие глаза ловят мой взгляд в отражении.
— Пять минут, честно. Сейчас о тебе позаботятся, и о малыше тоже. Все будет прекрасно. Правда же, Динни?
Он подпрыгивает, как ужаленный. Косточки на его кулаке, обхватившем руку Хани, побелели.
— Точно. Да, точно. Все будет хорошо, малышка. Только держись.
— Вы уже придумали, как назовете? — спрашиваю я. Мне хочется ее отвлечь. От страхов, от холодной мокрой ночи, от боли, из-за которой ее лицо блестит от пота.
— Ну… я думаю… хм… думаю… если мальчик — Каллум. — Она пыхтит и замолкает, лицо искажается от нового приступа боли.
— А если девочка? — не отстаю я.
