— Эй, полегче, господин католик! — закричали несколько гугенотов, которых расшевелило это пожелание Понти. — Если вы не гугенот, пожалуйста, не трогайте других!
Капитан ушел, напевая, чтоб не компрометировать себя.
— Не придирайтесь, господа, — продолжал Понти, — ведь этот дым католический, Париж католический, окружающие нас замки католические. Пусть меня повесят, если все хорошее в жизни не принадлежит католикам! Вот почему мне хотелось бы, чтобы его величество сделался католиком. А! Ворчите сколько хотите, все-таки мой желудок будет бурлить больше ваших.
— Если король сделается католиком, — вскричал кто-то из гугенотов, — я оставлю его службу!
— А я оставлю, если он не сделается, — возразил Понти.
— Черт побери! — закричал гугенот, приподнимаясь.
— Вы еще имеете силы сердиться? А я сохраняю мой пыл для лучшего случая. Гугеноты и католики должны бы, вместо того чтоб ссориться, подумать о средствах к жизни.
— Какая мысль пришла королю, — продолжал осерчавший гугенот, — согласиться на перемирие с этим толстым Майенном! Мы были бы теперь около Парижа, так нет… Вместо того чтоб уничтожить Лигу, ее щадят… Все это кончится поцелуями.
— Отчего не начать сейчас? — воскликнул Понти. — По крайней мере, мы участвовали бы в празднестве, а теперь, если будут медлить, мы все умрем. Ах, как я голоден!
Новый собеседник подошел к группе. Это был молодой гвардеец Вернетель.
— Господа, — сказал он, — мне пришло в голову вот что: если есть перемирие, зачем мы не в Манте со двором? В Манте едят.
— Иногда, — проворчал гугенот.
— В самом деле, мысль Вернетеля хороша, — сказал Понти, — зачем мы здесь, где не делают ничего, а не с королем в Манте?
— Потому что короля нет в Манте, — сказал Вернетель, — вот доказательство тому.
Он указал гвардейцам на низенького человека, который проходил мимо, неся сверток, завернутый в саржу.
— Это кто? — спросил Понти. — И почему он заставляет вас думать, что король не в Манте?
— Видно, что вы у нас новенький, — возразил гугенот. — Вы не знаете Фуке ла Варенна.
— Кто это? — спросил Понти.
— Тот, кто бывает везде, где король должен появиться инкогнито; тот, кто отворяет ему двери, слишком крепко запертые; тот, кто получает удары, которые часто заслуживает король, — словом, это тот, кто носит любовные записочки короля.
— Эй! Честный человек! — закричал Понти. — Дайте нам покушать, нам больше хочется есть, чем королю.
— Какие неприличные шутки, молодые люди! — перебил строгий мужской голос, заставивший обернуться гвардейцев.
