Ну, первый год, конечно: «Иди, стрельни сигарету...» Недели две-три я бегал. А потом сказал: «Нет, ребята, хорош». У человека должно же быть своё «я», нет? «Хорош, я больше бегать не буду».
«Та-ак... Коровкин, после отбоя — в бытовку!..»
Знаете, чё это, да? Каптёрка, где гладят штаны и всё такое. Захожу — а там эти доски, где гладят — они же не прикрученные: тут четыре ряда, тут четыре ряда. Ну, мне как сунули, я вот так: дж! упал, и все четыре доски положил.
И каждый день: «Иди сюда! Сигарету». Я: «Нету». «На!..»
Сколько... недели две, наверное, я летал.
Потом старшекурсник, из них же, которые били, говорит: «Ладно, пойдём покурим со мной». Оказался земляк.
А те люди, которые так и бегали, — они, я не знаю, может, и до сих пор бегают...
Говорили, я слышал, в Московском музыкальном дедовщины нету. Это ложь и брехня. Всё это есть везде. Но у нас был закон — как мы музыканты, да? — губно-зубной аппарат не трогать. В любое другое место, а лицо не трогать, потому что завтра придёшь, скажешь, «пошёл умываться, упал об раковину, об ванну» — это всё не канает. То есть бьют не по лицу, а просто чисто по телу. Бывает, в душу пробьют или... В душу, в душу — ну вот сюда.
Случай был. У нас флейтист был на курсе, с Питера. Все унижали, хотя пацан был хороший... ну, он и есть сейчас, может. Не знаю.
Короче, человек просто запоздал на отбой. А командир роты сказал: «Я не буду проводить проверку, пока лиц на месте не будет». Там у нас второй этаж, и все курсы стояли ждали на этаже. Старшекурсники в тапочках... Мы-то первый курс, все по форме, а старшекурсники в тапочках, в шортах: им-то — быстрей бы отбой... Он забегает — и слышно уже: «Ну всё, хана тебе, парень... после отбоя держись». Про себя думаю: «Ну, труба».
Он встал — начинается проверка, от ног до головы: там «Сидоров, Петров, Иванов! — Я, я, я! — Всё, ребят, всем отбой».
И от старшекурсников слышен голос: «После отбоя Заславский — в бытовку».
А там у нас иркутские... ну, звери были. Они даже по инструменту, по специальности не профессионалы. Их взяли из-за того, что они из каких-то приютов... ну, дикари. Там полкурса было иркутских, дагестанцы даже не связывались с ними.
Потом люди рассказывали: он заходит в бытовку, а там их человек пять или шесть. И такая система, что эти берцы...
ну, берцы, как у этих, скинхедов, вот эти высокие — одели на руки, вот так завязали... Ну, и вшестером оприходовали его. Как бы не насмерть, просто отбито всё — и его сразу комиссовали.
