Они с отцом в один день поженились. После войны-то мужчин — кто без ног, кто без рук, а тут целый, только контуженый: привели и сразу сосватали, через родню, ну как в деревнях-то... Самогоночка, хлеб напекли, и вся свадьба.
И вот помню, мы приезжаем к ним, лет мож восемнадцать назад, мож семнадцать, давно: заходим, гостинцы... ой!.. Мама всегда: «Ой, детишки слетелися! Ой господи, какой праздник-то! девки, как хорошо-то, детишки мои все слетелись...»
А дед (отец мой) сидит на сундуке, тихо так... А лысый был, я гляжу: у него тут вот так, ободрано немножко. Я говорю: «Мам, чё это отец-то ободранный? Подрался с кем?»
«Да ну его туда, глухая тяпка! Всё настроение мне испортил!»
«Мам, чё это ты?»
А сидит — платок хороший на ней, с цветами, кофта в горох, сидит такая: «Да не люблю всю жизнь! Не люблю, и не по любви вышла. Я любила кого — он разбилси. Всю жизнь не люблю. Тяпка глухая...»
«Мам, а ты ведь так не говори! Тяпка-тяпка, а шесть человек-то нас родили?»
«Ой, девки, простите меня... В азарт войдёшь — ничего не помнишь...» Ха-ха-ха-ха! Мы посейчас вспоминаем: в азарт войдёшь — ничего, грит, не помнишь... Боевая такая была упокойница, царство небесное, папе это... Николая и Александры...
Ну вот. Я пригляделася: у отца-то полоски две от ногтй. А никогда они не дралися. Не было у них, чтоб дралися между собой.
«Мам, — говорю, — да кто ж его так ободрал-то?» «А-а, если б вы знали-то! Под старость лет с ума сошёл: наркоматик стал!..»
Ребята его научили в деревне: сажали — как её называется, наркоманческая такая... да, конопля, конопля! И отец насажал им за баней. А она разрослась выше крыши, красивейшая такая...
Мама говорит: «Что ж я, не знаю? раньше в деревне она росла, мы с ней пряли да ткали, половики конопляные, полотенца: я думаю — ладно, мож чего к делу она пригодится или чего...»
А он обрезал, половину ребятам отдал, а половину высушил, нарубил, на чердак всё занёс — и потихоньку добавлять начал... А чё? ему хорошо. Вино даже не надо пить. Бабка заметила: «Что ж махорку не курят, какую я насажала, а курят какую-то эту длинную...» Смотрит, что он какой-то... Ну, думает, это мож потому что старый, да и контуженый весь, с войны-то...
А как догадалась — «Ой-х! Ты погляди?! То молодёжь курит, а этот с ума сошёл, ну вообще! Наркоматик! Я ему лысину-то ободрала, будет знать! И спожгла у него всю эту структуру...»
Ну и всё, после этого дед не прикоснулся.
Другой раз приезжаем: всё тихо-мирно... Я деду всегда брала, отцу-то, бутылочку: перцовочку он любил, и «Стрелецкая» была раньше тоже. За колодец поставлю в крепиву, чтобы никто не лазил, руки-то не крепил. Подхожу, моргаю отцу: «Там за колодцем-то, как обычно... шнапс».
