Когда он звонил, я всего лишь узнавала новые детали. Он щедро делился всем, что с ним происходило, я не была сторонним наблюдателем, я ездила с любимым по всему свету. Любовалась из окна номера марсельской гостиницы бело-голубыми кораблями в порту, оранжевыми черепичными крышами домов на холме, увенчанном барочным собором. В Безансоне проживала с ним вместе дождливый день — изнуряющий, свинцово-серый, заполненный досадными мелочами и пробками на дорогах. Он был таким изысканно-мрачным, сказал мне Космо, что стал почти приятным.
Однажды он позвонил мне в девять утра из женевского аэропорта, чтобы пересказать сцену, которую только что наблюдал. За соседним столиком в зале ожидания сидели двое мужчин и женщина, пили кока-колу и курили. Мужчины были одеты в дешевую черную кожу, женщина крашеная блондинка, куталась в шаль леопардовой расцветки. Все трое были молоды — едва ли за тридцать, но от них веяло чем-то порочным и опасным. Рядом с ними играли два маленьких мальчика — бегали туда-сюда по залу и развлекались, как могли, но их крики действовали взрослым на нервы. Эй вы, рявкали они то и дело, да сядьте же, черт бы вас побрал! Заткнитесь! Кому сказано — замрите!
Потом женщина вдруг вскочила, с сигаретой в зубах прошла через зал и, не говоря ни слова, прибила обоих малышей — бац, бац! — по голове. И спокойно вернулась за столик. Мальчишки заревели и повалились на пол…
Уши Космо стали моими ушами, я как наяву слышала хныканье наказанных матерью малышей, видела, как они побагровели от ярости, страдая из-за жестокой несправедливости, чувствовала, как в их душах закипает злоба, — однажды она превратит обоих в садистов, обожающих причинять боль проституткам, или в отцов и мужей, поколачивающих семью. Вы ведь теперь тоже представили себе эту сцену, ваша честь? Молодая крашеная блондинка с тощими ногами в леопардовом шарфе, кожаных брюках и дешевых сапогах на шпильках… Видите, как эта разбитая ночной гулянкой, раздраженная детскими воплями женщина встает, идет по залу и отпускает каждому сыну по оплеухе, бьет тыльной стороной ладони по уху — чтобы побольнее. Чувствуете, как звенит у вас в голове и боль расходится по лицу, ваша честь? Именно это чудо я и пытаюсь вам объяснить: картины из головы Космо перешли в мою голову, фрагменты его жизни, стали частью моей… а следом и вашей.
В течение того лета он звонил мне время от времени, неожиданно, часто среди ночи. Но мне это не мешало. Космо был на другом конце провода, и я держала трубку так нежно, как будто обнимала его за шею… Долгие мгновения его нежный, хриплый и уже такой родной голос обволакивал меня. Он задавал мне тысячу вопросов и сердился, если я отделывалась общими словами: ему нужны были
