— Карл Иванович! Вы, вы …гений! — бормочет мама, готовая расплакаться.
— Спасибо, Карл Иванович, дай Бог здоровья. Золотые руки, золотые! — восторженно повторяет мой отнюдь не сентиментальный папа.
Хмельной от похвал Карлуша тычет себя пальцем в грудь и повторяет:
— Сказал — сделаю, и сделал! Эстенвольде слово держит! А вы… Когда придешь, завтра, послезавтра… Не будьте крохоборами, друзья мои! Ну, как, каранкушик, нравится? — склоняется он ко мне.
Я не могу сказать ни слова. Я не могу обнять его. Руки мои обхватывают только часть его заляпанного халата, и я утыкаюсь лицом где-то в область Карлушиных колен.
— Ангел мой! — поднимает он меня на руки, и жиденькая слеза дрожит в его глазах. — На здоровье, на счастье! Будешь помнить Карлушу?! Не забудешь?
…Помню, Карл Иванович. Все помню. Вот, и написала… Спасибо Вам…
Почти невыдуманная история
Люди никогда не предполагают, что в затасканном слове «счастье» может таиться весьма неожиданный смысл.
Утро понедельника для Суэль выдалось занозистым. И дело было вовсе не в несчастном понедельнике. За свою более чем сорокалетнюю жизнь за вычетом 7 безмятежно-абрикосовых лет детства — Суэль обожала абрикосы и в детстве мерилом всего лучшего для нее был этот солнечный плод, — она научилась различать утра. Они могли быть теплыми, радостными, угрюмыми, нежными, скучными. А это было именно занозистым. И вроде бы все ничего. И проснулась вовремя, и выспалась перед работой, и заварка была свежей, и дети не корчили кислых мин при завтраке, и за окном все тихо, ни дождя, ни ветра. А все же было что-то, что заставляло недовольно поджимать губы. Как говорила дочь, было стрёмно.
После отправки отпрысков в школу, а мужа на работу, Суэль оглядела себя. Все было в порядке: блузка в горошек, строгая юбка, новые дымчатые колготки, туфли на любимом 7-сантиметровом каблуке. Лицо тоже в ажуре: тональник, тени, тушь. Впрочем, тонкие морщинки на лбу и складка около рта тоже были на месте.
Суэль вздохнула и вышла из дома. Худой серый кот со следами любовных побоищ на морде подбежал к ней и, хрипло урча, стал требовать еды. Женщина бросила ему остатки колбасы и поспешила к автобусной остановке.
Автобус подошел вовремя, но какая-то толстая тетка с гремящими банками взгромоздилась на ступеньку и, шумно, отдуваясь, плюхнулась на переднее сиденье. Суэль попыталась протиснуться бочком, но проклятый кулек с банками зацепил колготу и по ней мгновенно и, даже как-то весело, побежала строчка. Суэль досадливо поморщилась. Занозистое утро начинало себя оправдывать.
