. Поэтому, в доказательство справедливости или несправедливости того, о чем свидетельствует разум, нужно указывать на божественное писание
[132] и не прежде принимать показания разума, как только убедившись, что они вполне согласны с показаниями писания
[133]. На это руководительное значение св. писания с особенною настойчивостью указывали боровшиеся с арианством отцы IV века. Св. Афанасий александрийский, стремясь ограничить произвол рационализма, высказал требование, чтобы христианские богословы признавали за истину лишь то одно, что́ ясно возвещается в св. писании. Совершенно согласно с Тертуллианом, он утверждал, что в писании заключается вся, необходимая для человека, полнота истины
[134], — а потому задаваться еще новыми вопросами, добиваться еще большего знания — излишне и вредно. Человеческий разум должен довольствоваться тем, что открыто ему, и не осмеливаться дополнять св. писание своими собственными измышлениями
[135]. Вполне разделяя это мнение, св. Василий Великий спрашивал: „какой же еще способ критики может быть справедливее того, как, сравнивая учение (Евномия) с учениями, преданными нам от Духа, принимать то, что найдется с ними согласным, и не верить и бежать, как от врага, от того, что им противно?“
[136] Вполне определенный ответ на этот вопрос мы находим в творениях св. Григория Нисского.
В диалоге — „О душе и воскресении“, излагая чисто философское учение о загробном бытии умерших людей, св. Григорий не решился довериться показаниям своего разума и счел необходимым обратиться за удостоверением истины к авторитету откровения. „Хотя, — говорит он, — заботящимся об искусственных способах доказательств для удостоверения (истины) достаточным кажется силлогизм, однако у нас достовернее всех искусственных выводов признается то, что подтверждается священными учениями писания“ [137]. Это недоверие к показаниям собственного разума св. Григорий объясняет тем, что диалектическое искусство раскрытия истины и вообще–то нисколько не гарантируется от многочисленных заблуждений, а к тому же еще и злонамеренно может употребляться на защиту самых крайних противоположностей, смотря по желанию или, лучше сказать, по капризу какого–нибудь софиста–диалектика. При помощи силлогизмов одинаково удобно можно и защищать, и ниспровергать истину, так что всякий по необходимости должен остерегаться, как бы под видом истины не согласиться на искусно прикрытую ложь [138]
