“Феи пьют только росу — лишь ее блестящие капельки для них достаточно чисты. Но почему роса чиста? Ведь почти всюду в нашем довольно-таки пыльном мире носятся крошечные частички, готовые замутить кристально чистую поверхность капелек. Однако грустить об их печальной судьбе рано…”
Я заглянул в один толстый том и втиснул в начало очередной статьи сообщение, что шампанским лечат тиф и холеру. Я заглянул в другой том…
Томов было много. Статей тоже. И я не халтурил — насколько это было возможно. Я использовал свои память и воображение на все двести процентов.
Но о чем бы я ни писал, как бы ни был я занят эти неистовые семь дней, я помнил: Илья действует, пока Рюрик выигрывает пари. Я загадал, что в случае выигрыша пари рукопись Альтотаса должна оказаться подлинной и правдивой. С детства любил заключать сам с собою такие пари, как будто “объективная реальность” хоть сколько-нибудь зависит от наших действий, да еще предпринятых задним числом.
И то ли потому, что такие пари с собой я заключал лишь тогда, когда был подсознательно уверен в результате, то ли из-за ряда совпадений, но до сих пор мне везло. До сих пор.
А теперь… Илья позвонил мне ночью — впрочем, я не спал, “добивая последний гвоздь” в ящик с кока-колой. И сказал:
— С тюльпанами ничего не происходит.
— Какими тюльпанами?
— Да твой Эразм Дарвин в порядке выполнения собственных рекомендаций играл на скрипке перед тюльпанами.
— Ну?
— С тюльпанами ничего не происходило. Точь-в-точь как у меня с ртутью и оловом.
— Ты все способы перепробовал?
— Весь список. И еще добавил несколько сочетаний разных воздействий. Так что я выполнил все принятые на себя обязательства. И хватит, братец.
— Я сейчас приеду к тебе.
— Не надо. Я хочу спать.
— Ты очень жалеешь, что занялся этим делом? — спросил я.
Моя вера в успех в эти секунды ушла куда-то, как вода в песок. На ее месте осталось даже не чувство разочарования, даже не обида, а стыд. Мне было стыдно перед Юрой и перед Михаилом Илларионовичем. Было стыдно перед Главным, которому я так долго морочил голову, и перед товарищами по редакции, которе выслушали столько моих рассказов. Но всего сильнее — перед Ильей Трушиным.
— Ты очень жалеешь о потерянном времени?
Илья молчал.
— Ты не хочешь отвечать?
— Ладно. Отвечу. Не жалею.
— Спасибо. Завтра я к тебе приеду. Я повесил трубку.
