— Здравствуйте. Меня зовут Рюрик Андреевич, — сказал я, пожимая плотную теплую ладонь. Мы вышли в редакционный холл, чтобы не мешать моим соседям по кабинету. В холле этим поздним зимним утром было еще полутемно, я зажег свет и вгляделся в посетителя. Солидный, приглаженный, полный, но не толстый, модно одетый, но без намека на желание обогнать моду, хмурый, но чуть-чуть, уж никак не мрачный. И портфель был весь в хозяина — объемистый, но не настолько, чтобы показаться кому-то чересчур большим.
— Понимаете… Видите ли… Я не очень умею говорить. Я нашел путь… к закону, закону… по которому делаются открытия. Я нашел гомологичные ряды открытий. Однородные то есть.
Я успокоился. Это было уже типично, ошибки быть не могло.
— Простите, кто вы по профессии, уважаемый товарищ?
— Учитель… учитель рисования.
Все было ясно. Требовалось только решить, что в данном случае будет гуманнее — потратить полчаса, пытаясь разъяснить человеку его заблуждения, доводя его до белого каления, ярости, истерики и бог знает чего еще; или спровадить под чисто формальными предлогами. Последнее сэкономит и время и нервы. Во всяком случае, мне. А он все равно обречен. Вон как глаза-то горят.
— С открытием — это не к нам, — сказал я. — К нам только с популяризацией открытий. А первый рассказ об открытии должен быть в журнале научном. Иначе к открытию отнесутся несерьезно. Есть же “Вестник Академии наук”, “Вопросы философии”. Там вас и поймут лучше. И статью там можно напечатать солидную, не то что у нас. Гонорар там, правда, меньше…
— Да я ведь… ей-богу… не ради гонорара! — он поднял ко мне свое порозовевшее лицо. — Я о гонораре и не думаю.
— И напрасно, — раздался серьезный голос Гришки Строганова. Он стоял у входа в холл, тщательно обминая сигарету, казавшуюся крошечной в его могучих пальцах. — Пушкин вот о нем думал… И Достоевский тоже, — добавил он после паузы. — А уж Гоголь и Гейне… — Гриша не договорил, сам себе заткнув рот сигаретой.
