Косенко оглядел стены землянки и оказал:
— Обрастаешь, Фокин, только еще ковриков на стенах не хватает.
— Ты, наверное, не видел, как обрастают. К нашему кадровику сходи, у того не землянка — комиссионный магазин. А вообще-то душа уюта просит, так вот хоть полочку по-домашнему повесишь, поглядишь на нее и вроде легче.
— Сам виноват, — усмехнулся Косенко, — плохо разлагаешь противника.
— Вообще это пустое дело — немцев агитировать, — вставил Гунин, — они только одну агитацию понимают, вот, — хлопнул ладонью по кобуре.
— Нет, нет, — горячо возразил Курт, — немецкий солдат делает перемены в своей голова. Пленный кричит: «Гитлер капут!».
— Пленные и раньше кричали: «Гитлер капут!», — заметил Гунин.
Курт энергично покрутил головой, так что распались на обе стороны его светлые волосы.
— Раньше кричал не имейт верил, — проговорил он, — сейчас верил. Большой масса народ имел сле-по-та, — Курт сказал последнее слово раздельно и ткнул указательными пальцами обеих рук себе в глаза. — Сейчас глаза открывайт.
— Чепуха, — рубанул Гунин ладонью воздух. — Мы перед войной читали — в Германии пролетариат организованный. А где он, тот пролетариат? Четвертый год война идет, а они Гитлеру служат. Говорили нам: культурная нация. А что они в России делали? Жгли, вешали, насиловали. Фокин их агитировать вздумал. Как же, сагитируешь их. Вот мы придем в ваш проклятый фатерлянд, раскидаем его к чертовой матери, ото будет агитация — наглядная…
— Нет, нет, нет, — Курт вскочил и даже ногой притопнул. — Гитлер — к чертовой матери, фатерлянд — нет, народ — нет, — глаза у него сверкали, он быстро посмотрел на Косенко, на Фокина, ударил себя в грудь кулаком и крикнул: — Нельзя фатерлянд к чертовой матери! Зачем я жить тогда!
Фокин подошел к нему и, положив руку на плечо, усадил на топчан.
— Ты его не слушай, — сказал Фокин, — у него у самого слепота куриная, понимаешь?
Гунин обиделся и ушел. Потом, когда вернулся от Фокина и майор Косенко, он опять затеял этот разговор.
— Не верю, — размахивал он руками. — Курту этому не верю, все они одним миром мазаны.
— Кто «они»? — спросил Косенко.
— Немцы. Нужда заставила того Курта — он к нам перебежал, случай подвернется — перебежит от нас. Не верю я…
— Заткнись, — строго сказал Косенко. — У тебя и в самом деле что-то вроде куриной слепоты. А я Курту верю, — и пристукнул кулаком по столу. Скуластое лицо его побледнело, на щеках стали заметны мелкие оспины: майор сердился. Гунин взглянул на него и молча полез на свой топчан.
