Впрочем, по здравому размышлению, он решил, что радоваться — нечему. Скорее всего офицер разглядел номер «девятки» и — в эту самую минуту — объявляет её в розыск. Не так-то просто спрятаться в Москве, посреди бела дня. Зачем играть в ковбоев и индейцев — потрясать стволом, — если город наполнен полицейскими постами, как туесок заправского грибника — маслятами.
Павел внезапно понял, что, вот только что, впервые в жизни, оказался вне закона. Он не верил в это, хотя, ускоряясь и ожидая погони, проскочил людный перекрёсток на красный свет. Всё произошедшее казалось Павлу игрой — страшной игрой, когда говоришь, например: «А можно, я вернусь на 10 минут назад и не потеряю ногу под этим трамваем?», «А можем мы считать, что я не ставил на кон и не проигрывал родовое имение в карты?» Когда помнишь, как ходил на ноге и жил в гнезде, потеря — невыносима. Когда воспоминания притупляются — и потеря превращается всего лишь в болезненную гематому.
Но пока — Павел оплакивал потерянный мир в душе и гнал, гнал по московским улицам, рискуя скоростью привлечь к себе ненужное внимание. Через четверть часа такой гонки, он опомнился. И, впервые после нападения на скорую помощь, взглянул на «арийца». Взглянул оценивающе: стоит ли тот усилий, разбоя в его интересах, да хотя бы серебряного мушкета?
Павел понял: новая жизнь начинается здесь и сейчас, и «ариец» — неотъемлемая её часть.
- Расслабься и чувствуй себя, как дома, — предложил управдом пассажиру. — Сейчас попробую придумать, где и как тебя развязать.
* * *
Здравый смысл — великая вещь. Обладание им — всегда благо, за исключением тех случаев, когда его обретению предшествует безрассудство. После приступа безрассудства подключать логику — удовольствие небольшое. Наверняка ощутишь себя придурком в семейных труселях, который пошёл ночью на кухню, чтобы опустошить холодильник и подкрепиться, а ввалился, по недомыслию, в банкетный зал, где в самом разгаре торжество.
Когда Павел сумел взять себя в руки, сбавил скорость до приемлемой и попытался порассуждать, как ему расхлёбывать заваренную кашу, он обнаружил, что движется на своей «девятке» самым нелепым — для беглеца — маршрутом. По Кутузовскому проспекту — в центр. Погони не было, хотя это совсем не означало, что его не поджидают на ближайших перекрёстках. Ориентировка, которая, должно быть, уже разошлась по всем постам, обещала быть подробной: даже если гаишник не запомнил номера «девятки», — наверняка запомнил цвет. Вмятина на правой передней двери, в качестве особой приметы, довершала картину.
