Постепенно темы для болтовни истощились, и Павел решил рассказать об «арийце» в подвале. О том, как тот болтал на Латыни. О мушкете, впрочем, умолчал.
- Из Латыни я мало что помню, — Еленка не слишком заинтересовалась рассказом. — Я же всего-навсего флорист.
- Откуда флорист вообще знает Латынь? — Павел испугался, как бы вопрос не прозвучал слегка высокомерно, но Еленка, похоже, ничего такого не услышала.
- А ты уже забыл, что я до встречи с тобой полтора года на библиотекаря училась, — она грустно усмехнулась. — А я вот всю твою биографию помню, всё о тебе знаю, если ты мне, конечно, ни в чём не соврал.
- Ну извини, — управдом покраснел.
- Да ничего, — отмахнулась Еленка. — А из Латыни я помню только «Перпетум мобиле» и «Мементо море». Ах да, ещё вот такое было, на стих похоже: «Контра вим мортис нон эст медикамен ин хортис».
Управдом замер, как громом поражённый. Он заставлял себя думать, что ошибка возможна, но, в глубине души, был глубоко уверен: именно эту фразу произносил — раз за разом — «ариец» в подвале.
- Что это значит? — Павел постарался скрыть волнение. Он и сам не ожидал, что утреннее происшествие будет значить для него так много. Вот он сидит в какой-то служебке в Домодедово, по-настоящему, всерьёз, тревожится за дочь — хоть и надеется на лучшее, — но «ариец» выскакивает из тёмного закоулка памяти, как чёртик из табакерки, и тревожит рассудок Павла едва ли не больше, чем Босфорский грипп.
- Что значит? — Еленка наморщила лоб, — Что-то мрачное и торжественное. «Против смерти не найдёшь лекарства в садах», — по-моему так.
Павел молча уставился на Еленку, та — на него. Видимо, во взгляде бывшего супруга она углядела что-то тревожное, потому что вдруг спросила:
- Паша, ты чего?
- Всё в порядке, — управдом шумно сглотнул, — День какой-то дурной.
- Эй, хозяева, тук-тук, — дверь в комнату приоткрылась. Потом в проёме нарисовалась широченная улыбка доктора Струве. Павел никогда бы не поверил, что очкарик умеет так широко улыбаться, если б не увидел этого собственными глазами. — Мы к вам! — И Струве вытолкнул откуда-то из-за спины стремительного воробышка с огромными глазами, растрёпанным хохолком и ослепительно розовым бантом.
- Танька! — взвизгнула радостно Еленка и принялась душить дочь в объятиях. Потом, словно бы одумавшись, подтолкнула её к Павлу. Для того это стало неожиданностью: он прижал дочь к себе как-то неловко, неуклюже. Татьянка с любопытством посмотрела на отца снизу вверх.
