Девять девяностых | страница 46



— Скажите, Павел Константинович, а это есть в программе? — громко спросила она с задней парты.

— Нет, — ответил Тиныч. — В программе уже вообще почти ничего не осталось.

— Поняла, — сказала Голубева. — Вы считаете, мы должны быть вам благодарны, что вы тут насмерть пугаете наших детей рассказами про смерть? Соня не могла уснуть после вашего Данте целую неделю, я даже водила ее на специальный тренинг!

Вася МакАров неприлично хрюкнул, а Соня заплакала.

— А вы, Кира Борисовна, не говорили Соне о том, что смерть существует?

— Это решать мне, а не вам! — взвилась Кира Голубева. Взвилась как кострами — синие ночи, или как соколы — орлами, честное слово. Диана напряженно рассматривала какой-то рисунок на столе, и, поскольку стол принадлежал отсутствовавшему сегодня Карпову, рисунок был, скорее всего, неприличный.

— Заканчивайте, Юлия Викторовна, — буднично велела Голубева и пошла прочь из класса, подцепив на ходу дочь за руку — как будто портфель. За ней потянулись все остальные: вначале учителя и родители, а потом — дети. Первым вышел Голодец, за ним шествовали сиротливые вассалы Карпова, Даша Бывшева и сестры Крюковы… Катя Саркисян поплакала, но ушла вместе со всеми. Только МакАров по-прежнему полулежал на своей парте, пока учитель не попросил его: пожалуйста, Вася, уходи и не волнуйся за меня.

— Я и не волнуюсь, — окрысился Вася. Хлопнул дверью.

Пал Тиныч остался в кабинете один, с электронной доски на него смотрел страшным взглядом Сальвадор Дали. А после этого позвонила Рита.

— Во-первых, приехал Артем, — сказала она. — С девушкой, которая по-русски знает два или три слова. Во-вторых, мне звонила твоя подруга — Диана, кажется. Сказала, что у вас всё кончено и чтобы я подавилась. Это вообще нормально, как ты считаешь?

Пал Тиныч выключил мобильник, подумал — и выбросил его в окно. Мобильник мягко упал в сугроб, наверняка не разбился — второй этаж. Бросить телефон легче, чем человека.

Когда Диана спрашивала, почему он не бросит Риту, если между ними давно уже не осталось ничего даже приблизительно похожего на любовь, Пал Тиныч отговаривался какими-то общими фразами. Правды Диана не поняла бы. Рита — при всей ее резкости, холодности, нетерпимости — была самым беззащитным человеком из всех людей в его жизни. За эту беззащитность, эту беспомощность мужчины обычно и отдают всё, что у них есть, — они за нее даже умирают. Она ценнее красоты, важнее ума, соблазнительнее денег.

Пал Тиныч никогда не бросит Риту.