Моей маме
— Оля, а почему ты сегодня в очках?
— Я без них только сплю, да и то не всегда.
— Прости, никогда не помню, кто в очках, кто — нет. И бороды не помню. Вот у Ленина была борода, как считаешь?
Ольга вытащила десятирублевую купюру из кошелька, показала Татьяне:
— Была. И борода, и усы. Как это можно не помнить?
— Ну, извини! Правда, не помню. А очки у него были?..
Автобус дернулся на повороте, по стеклам хлестнуло жесткой, как банный веник, августовской листвой. Юбки прилипали к ногам и к дерматиновым сиденьям, ехать было еще далеко. Вторчермет. Титова, Селькоровская — раньше здесь жили родители мужа. Лерочка говорила — «Селькоровская», как будто в честь коровы. Татьяна не разубеждала дочку: объяснить ребенку, кто такие сельские корреспонденты и зачем им посвятили целую улицу, да еще такую длинную, у нее всё равно не получилось бы. Пусть лучше будут коровы — они понятные. И ошибку на письме не сделает.
Надо же, у Ольги колготки драные! Стрела — во всю ногу.
Ольга прикрыла стрелу сумкой.
— Ты лучше скажи, серьезно настроена? Потому что Алка тоже интересовалась, и Надежда…
— Ну Оля, вот зачем ты? Я же тебе сказала: мне лишь бы печка была, огородик. Пересидим с ребятами дурное время… Сразу же куплю, если там всё в порядке.
Ольга поправила очки на лице — как холст на стене.
Татьяна не волновалась, что обманут, знала — дом сам ей всё расскажет. Когда она приехала в Свердловск учиться, с первых же дней начала примерять к себе множество разных домов и квартир — и научилась их слышать, понимать, разбирать их истории, как шкафы по полочкам.
Вот, например, нелюбимые дома — всегда печальные, но при этом еще и мстительные, как гарпии. В самый важный момент, да при чужих людях, вдруг распахивают дверцы, а оттуда сыплется личная жизнь. Или еще: берешься за дверную ручку, и она вдруг оказывается у тебя в руке, отдельно от двери. Хозяин не любит свой дом — и дом грустит, плачет, эти пятна от слез — на обоях, на потолке. А если дом счастлив — тогда в нем всегда свет, даже если окна выходят на север. И цветы растут во все стороны, и кот спит в уютном кресле. В нелюбимых домах цветы вянут, а коты прячутся по углам, как мыши.
Татьяна еще на абитуре поняла, что никогда не сможет жить в общаге, на виду у шести человек, — и сняла комнату в доме на Радищева, рядом с Центральным рынком. Частный сектор, удобства во дворе. В дверном проеме висела занавеска, сделанная из разрезанных открыток: Татьяна пропускала сквозь пальцы картонные кусочки и даже разбирала какие-то буквы — но слова из них никогда не складывались.
