— Мадемуазель, вам плохо? — Его голос доносился как бы издалека и резонировал в моих ушах. Почувствовав, как на меня нахлынуло хорошо знакомое ощущение дезориентации, я начала сопротивляться изо всех сил. Я сражалась с особой ожесточенностью, как никогда прежде, пытаясь затолкнуть это обратно в некий отдаленный уголок внутри себя, где обычно были запрятаны мои способности, умоляя их вернуться ко сну. Неважно, что должно было поведать мне видение, я была на сто процентов уверена, что не желаю этого видеть. Но впрочем, как всегда, дар оказался сильнее меня. Я смирилась с неизбежностью, ощутив холодный озноб, охвативший мое лицо. В гостиной, где я находилась, было тепло, но какая-то часть меня уже покинула ее. Я сделала глубокий вздох и открыла глаза.
Холод шел от оставленного приоткрытым на ночь окна.
Ветерок пощипывал мою обнаженную кожу, вызывая мурашки по всей длине оголенного тела. Конструкция окна чем-то напоминала витраж, только без цветных стекол и без узоров, если не считать маленькой карты, образованной множеством стеклышек соединенных друг с другом. Стекло было толстым и неровным, как в некоторых архитектурных памятниках Чили, и в нем можно было разглядеть лишь размытые очертания. Но этого оказалось достаточно, чтобы у меня началась гипервентиляция.
В панике озираясь вокруг, я натолкнулась глазами на зеркало, с противоположной стороны комнаты. Отражение в нем тоже было нечетким, но не столько из-за плохого качества стекла, сколько из-за тусклого освещения, исходящего от нескольких свечей и слабо горящего пламени в камине. На самом деле это зеркало являлось произведением искусства — огромное, с массивной позолоченной рамкой, роскошное, как и остальная вырезанная из дерева массивная мебель. Обстановка комнаты предрасполагала к неге: пламя, потрескивающее в мраморном камине, слабо освещало темно-вишневого цвета огромную кровать с балдахином и отражалось на тяжелых бархатных шторах навеса. Каменные стены были завешаны гобеленами, цвет которых был насыщенным и ярким так, словно они были сотканы только вчера. Букет бордовых роз стоял на столе рядом с кроватью в расписной фарфоровой вазе. В данный момент я была совершенно не настроена восхищаться окружающей обстановкой, даже находясь в далеком прошлом, так как была слишком смущена отражением в зеркале.
Мужчина стоял на коленях на кровати приблизительно там, где должна была находиться я. Мне было трудно определить, кто это, так как большую часть его лица скрывала черная бархатная маска с прорезями для глаз. Она выглядела довольно комично — как деталь развратного хэллоуинского костюма, но у меня не возникало желания посмеяться. Возможно, потому что маска была единственной вещью на нем. Густая масса длинных темно-рыжих кудрей, свисая вниз, укрывала верхнюю часть его тела и переливалась золотыми и бронзовыми нитями в свете горящих свечей. От жаркого бледно-золотистого пламени в комнате его тело стало влажным, и капельки пота, стекая вниз по коже мускулистой груди на плоский подтянутый живот, скапливались в небольшом углублении пупка. Холод, идущий от окна, так и не высушил на его торсе капельки пота, сверкавшие мелким бисером, в результате создавалось впечатление, что он одет в прозрачную рубашку, расшитую крошечными алмазами. Мужчина был подобен ожившей позолоченной статуе, за исключением того, что, как правило, у статуй не бывает сильной эрекции. Я сглотнула и он тоже, его голубые глаза в зеркале начали расширяться, от внезапной догадки.
