Мы лежали на крыше обветшалого здания на окраине города, через который собирались пройти морпехи. Вдоль разбитой дороги под нами ветер гонял пыль и обрывки бумаги. Воняло сточными водами, этот типичный иракский запах — единственное, к чему я так и не смог привыкнуть.
Здание стало подрагивать.
«Морпехи на подходе, — сказал старшина. — Продолжай наблюдать».
Я снова взглянул в оптический прицел. На улице никого не было, не считая женщины и пары детей.
Колонна морской пехоты остановилась. Из машин выпрыгнули десять молодых, гордых собой парней в красивой униформе, — пеший патруль. Как только они построились, женщина быстро достала что-то из-под платья, и я заметил резкое движение, которое она совершила второй рукой.
Она выдернула предохранительную чеку из гранаты, но в тот момент я этого еще не осознал.
«Мне это не нравится», — сказал я старшине. Впрочем, он прекрасно все видел сам.
«Угу, что-то не так… Да у нее граната в руке! Это китайская граната!»
«Вот черт!»
«Давай, стреляй».
«Но…»
«Стреляй. Стреляй по гранате. Там наши!»
Я колебался. Рация молчала — связи с морпехами не было. Отряд двигался вниз по дороге, прямо навстречу женщине.
«Стреляй!» — прогремел голос старшины.
Я нажал на спусковой крючок. Пуля вылетела из ствола.
Грохнул выстрел. Из руки женщины выпала граната. После второго выстрела граната взорвалась.
Так я впервые убил человека из снайперской винтовки. В первый раз в Ираке, и в первый и в последний раз кого-то, кто не был вооруженным мужчиной.
Я должен был стрелять, и я не жалею об этом. Женщина была уже мертва, я просто сделал все для того, чтобы никто из морпехов не составил ей компанию.
Мне очевидно не только то, что она хотела убить морских пехотинцев; ей было абсолютно все равно, что станет с детьми на улице, с людьми в домах по соседству, возможно, с ее собственным ребенком, с теми, кто погибнет от взрыва или в последующей перестрелке…
Ее ослепило зло, она не думала ни о чем больше. Она просто хотела убить американцев любой ценой.
Мои выстрелы спасли нескольких моих соотечественников; их жизни, несомненно, были более ценными, чем извращенная душа той женщины. Будучи абсолютно уверен в правильности своего поступка, я готов предстать перед Господом. Я всей душой ненавидел то зло, что было в женщине. Я ненавижу его по сей день.
Дикое, непредставимое зло. Вот с чем мы сражались в Ираке. Вот почему многие, включая меня, называли наших противников «дикарями». Никак по-другому не назовешь то, с чем мы там столкнулись.
