— Ешь до пота, наводи тело.
Случалось, Яков оставался ночевать. Они забирались на чердак, расстилали кошму и до полуночи вели длинный неторопливый разговор. Сквозь стропила мигали низко опустившиеся звезды, ветром заносило с озера запах тлеющих водорослей.
— Строим мы в Косогорье дома из половья. Так и жизнь у нас здесь какая-то половинчатая, — попыхивая цигаркой, говорил Семен Семенович. — От нынешней деревни мы отстали и к городу не пристали. Храним всякое старье: нравы, обычаи, даже уже выбывшие из народного обихода слова. Как в прошлые годы притащили их с собой на этот угор, так и храним. Деревня колхозная уже по всем понятиям нас переросла. У нас здесь общее только завод, а дальше что?..
Он яростно ненавидел все, что напоминало ему стародавнее житье-бытье и противоречило его убеждениям. Особенно ругал алчность, следом за которой выползает пошлость, подлость, обман.
— А всему виной деньги!
— Кто же от них откажется? — смеялся Яков. — На том стоим. Без денег пока что худо. Каждому по его труду деньги достаются.
— Вот именно: должны доставаться по труду. Но ведь деньги деньгам рознь, — ворчал Семен Семенович. — Если я их заработал честно, своим трудом и трачу для пользы и удовольствия, а не прячу их в кубышку, не молюсь на них, как на бога, то они, конечно, безвредные, пусть их у каждого из нас будет больше. На то мы и строим социализм. Каждый должен жить в полную меру. Но уж ежели, как Марфа…
Свою сноху, Марфу Васильевну, он считал самой злостной.
— Была бы моя воля, так я ее осудил бы по самым строгим законам.
Затем мрачно добавлял:
— Дуреют такие люди. Как алкоголики. Право же, алкоголики! Я так и называю эту дурь: денежный запой! Вот моему брату Назару пол-литра дай — весь мир забудет, а Марфа за целковый своего господа бога турецкому султану продаст.
Яков тоже не любил и не уважал Марфу Васильевну. По-соседски он дружил с Корнеем, а во двор Марфы Васильевны старался не заходить. Встречала и провожала она нелюдимо. Подозрительно оглядывала, — не стащил бы чего-нибудь. А бывало, в военные годы, когда Корней зазывал к себе Якова, закрывала чулан на замок, все из-за скупости: не угостил бы Корней хотя бы крошечкой хлеба. Между тем, в те годы, когда Косогорье было полуголодное, только в ее доме прочно держалась сытость. Даже кот, всегда дремавший на припечке, благодушно вылизывался и натирал лапой откормленную усатую морду.
У Марфы Васильевны была еще и другая причина неприязни к Якову: опасалась она не столько за свое добро, как «дурного» влияния на сына.
