Долго еще стоял Корней у женского общежития под навесом тополей, вглядываясь в сумеречные очертания домов и заглохшее полотно дороги.
Вот здесь, на этой дороге, два года назад он познакомился с Тоней Земцовой. Тащилась она со станции с тяжелющим чемоданом, поминутно останавливаясь, с любопытством озирая Косогорье.
— Ты кто такая, пичужка? — спросил Корней.
Она рассердилась.
— Я токарь, а не пичужка!
— Ишь ты, токарь?! Такая-то! Носом до суппорта не достанешь.
Тогда она, подперев кулачком бок, серьезно скомандовала:
— А ну, герой, топай отсюда своим путем! Или же донеси мне вещи до общежития.
Корней взвалил чемодан на плечи и довел ее до крыльца.
— Рубль тебе дать, что ли, за подмогу? — спросила она, не поблагодарив.
Он стал здесь бывать каждый вечер, пока она ни привыкла, ни приручилась…
Пора было возвращаться домой, очевидно, Тоня осталась в больнице.
«Ладно, — решил он, — бзык пройдет, она успокоится и помирится. Уговорю!»
Дома, за закрытыми ставнями, все еще горел свет. Побрякивая железной цепью, по ограде бродила Пальма, глухо рыча, оскаливаясь на выползающего с веранды Баландина.
Артынов по-прежнему торчал за столом, скребся ногами по полу, пытаясь подняться.
Корней проводил Баландина за калитку, затем с отвращением взялся за Артынова.
— Куда его девать?
— Охмурел он совсем, — равнодушно сказала Марфа Васильевна. — Хоть скапидару налей, заодно с бражкой вылакает. Уродит же господь таких безмерных! Уж кабы не нужда, так разве же пустила бы я его за свой стол.
— Нашла, кем нужду затыкать, будто иначе нельзя. Ведь просил тебя: не зови! — Он сдернул Артынова со стула и сильно встряхнул. — Его самого могут с завода турнуть!
— Пошто?
— Наташка Шерстнева в скважину свалилась. А Чермянин видел Артынова у нас.
— Поди ж ты, — протянула Марфа Васильевна. — Оказия! А Наташку-то как туда занесло?
Отворачивая лицо, Корней потащил Артынова из комнаты.
— Куда ты его? — поинтересовалась Марфа Васильевна.
— На улицу выброшу! В доме уже дышать нечем.
— И то! Эк он нахлестался на даровщинку! На половики мне сорвет, испакостит, потом вонишшу не отстирать, небось. Выбрасывай, только не на улицу. Не ровен час, уползет с пьяных шаров к озеру, утонет, либо еще чего натворит. Раскинь, эвон, возле амбарушки кошму, подушонку старенькую сунь ему под башку и оставь, до утра пробыгается. А утром я его вытолкаю за ворота, как рассветет.
— Ну и нашла же ты «благодетеля». Неужели уж я такой бездарный, что без этого не смогу обойтись?
