Э. Финкельштейн: — Во-первых, в нашей жизни есть такие периоды, когда мы особо чувствительны к той или иной информации, недаром именно о маленьких детях говорят, что они «гении языка». Но самое главное — специально организованная среда, где ребенок сможет развиваться естественным образом. Не так важны знания сами по себе, как процесс получения этих знаний.
К пяти-шести годам у ребенка стихийно складываются свои представления о многих явлениях природы, техники, культуры, как правило, не совпадающие с нашими, взрослыми. При этом у него масса своих проблем, загадок, вопросов к окружающим. Но это любопытство, заложенное в нас самой природой, можно подавить стандартными учебными программами или взрослым «идиотизмом» родителей. Наша задача в том и состоит, чтобы не дать погаснуть этому интересу и чтобы «Понарошкина картина мира» соответствовала, насколько это возможно, современной научной картине мира.
Н. Федотова: — Были до вас какие- то научные разработки, посвященные естественному обучению, или вы начинали с нуля?
Э. Финкельштейн: — О естественном обучении первым заговорил выдающийся психолог XX столетия Жан Пиаже. Он пришел к выводу, что мы появляемся на свет не с готовыми познавательными структурами» а выстраиваем их самостоятельно на протяжении всей жизни, начиная с момента рождения. Выстраиваем мысленную модель любого предмета или явления, или, как говорят психологи, когнитивную карту.
У новорожденного ничего такого нет: ни карты пространства, ни схемы внешних объектов. Ничего! Познавательные структуры требуют строительного материала, который черпается из окружающей среды. Поначалу ребенок его легко находит, потом этого уже не хватает.
Большинство игрушек, как и столетия назад, — всего лишь маленькие копии предметов или живых существ: автомобиль, мебель, одежда, кукла, мишка… Они хороши, пожалуй, только для ролевых игр. Но сама суть окружающего остается закрытой. Ребенку нужны и такие игрушки, которые воспроизводили бы какие-то важные эффекты, принципы, лежащие в основе процесса или событий, развивающихся в окружающем мире. Не просто отдельные готовые модели, а как бы цепочки таких моделей, что позволяло бы ему раз за разом переходить от своего личного опыта, от того, с чем он сталкивается в повседневной жизни, к какому-то общему понятию или идее.
Н. Федотова: — Например?
Э. Финкельштейн: — Ну, допустим, качели, которые так любят все дети. Как нарисовать колебания качелей? Задача, прямо скажем, не из легких, у ребенка заведомо сначала ничего не выйдет — он не понимает сути процесса. Тогда можно предложить ему такую модель тех же качелей: подвешенное на ниточке ведерко с песком и дырочками на дне. Если под него подложить движущуюся бумажку, то мы получим полоску иэ высыпающегося песка — след колебаний. А можно объяснить колебания с помощью звука. Заменим дно и крышку консервной банки папиросной бумагой и прикрепим к одной из этих мембран тоненькую стрелочку, кончик которой будет касаться закопченного стекла. Если ребенок начнет кричать, мембрана будет колебаться, а стрелочка — рисовать эти колебания.
