– И что дальше? – спросил Антон. Печение хрустнуло, переломившись под пальцами Веты. Она стряхнула с юбки коричневые крошки, а оба кусочка уложила обратно в миску. – Вернешься домой?
– Домой? – он очень удивился, склонился вперед, как будто бы не верил, что Антон и вправду способен сморозить такую ерунду. – Нет. Ты что, не понял? Я теперь и тут хорошо заживу.
Антон и в самом деле мало что понял. И о чем было говорить после такого? Он покрутился на стуле, ища нейтральные темы для разговора, но Март улыбался так загадочно, что было видно – никаких других тем на дух не примет. В ручке холодильника застрял старый бумажный цветок.
Антон встал и сделал вид, что очень опаздывает.
– Мы уже пойдем. Просто ты не отвечал на звонки, вот и демоны тебя знают. Ладно, мы пойдем.
– Ну давайте.
Он проводил их до двери, правда, только взглядом, обиженный, видимо, за непонимание. А на лестничной клетке яркий свет ударил в глаза, даже Вета закрылась рукой.
– Окна надо чаще мыть, – фыркнула она себе под нос.
В один из весенних вечеров
Инка подняла телефонную трубку, в пятый раз за вечер. Набрала заученный наизусть номер. В ухо долго лились длинные гудки. Инка рассматривала себя в зеркало. В домашнем невзрачном халате она сама себе казалась еще младше, чем была. Один гольф сполз до щиколотки.
– Мам?
Из окна неприятно дуло. Инка переступила ногами на холодном линолеуме.
– Я же сказала тебе не звонить. Я на смене, у меня дел куча. Ну что ты, маленькая? Одну ночь не переночуешь, да?
Мама дежурила в больнице, и было совершенно ясно, что она не сможет сорваться и побежать домой из-за каких-то там выдуманных страхов младшей дочери. Инка хотела попроситься к ней, посидела бы тихонько в кабинете или даже в коридоре. Можно ведь взять с собой учебники. Можно спать на жесткой кушетке и никому не мешать.
Но по тону матери точно поняла, что та откажет даже в этом.
– Все, Инна, я работаю, а ты делаешь уроки и идешь спать, иначе я не знаю что!
Ее голос прервался противными короткими гудками. Инка аккуратно уложила трубку на место. Еще раз посмотрела на себя в зеркало: губы предательски дрожали. Теперь у нее был только один выход.
Тренировочная рапира лежала на шкафу. Инка всегда подтаскивала стул из зала, чтобы достать. Но в этот раз она не понесла стул обратно, а поставила его у открытого окна и села ждать.
Майский вечер долго не хотел уступать место ночи. У самого подъезда горел фонарь, и в лужице света, как на ладони, была видна лавочка и куст сирени, притаившийся за ней. Ветер пах сиренью.
