Он стоял, не говоря ни слова, позволяя ей проникать в его тайны. Она вернула платок и программку на место.
— Вы не осмотрели остальное.
— В этом нет нужды.
Они уставились друг на друга.
— Вы говорите со мной, как со своим лакеем, Венеция.
— Мне вообще не следовало этого делать. — Она посмотрела на свои руки. — Но есть ряд вопросов, которые я должна вам задать.
Она старалась не ради себя, ради Роберта. Линвуд выжидающе молчал.
— Вы спалили дом Ротерхема.
И снова он ничего не ответил.
— Что между вами произошло? За что вы его так ненавидите?
От этого вопроса у него напряглась челюсть, в глазах появился опасный блеск.
— Ротерхем из тех людей, кто брал, что хотел, не беспокоясь, кто при этом пострадает.
От нехорошего предчувствия у нее засосало под ложечкой.
— Что он сделал?
— Он причинил много зла близкому мне человеку. Очень много зла.
В его взгляде застыла боль.
— Мне очень жаль. — Венеция отлично понимала, что ее отец вполне способен на любую жестокость.
— И мне тоже, Венеция, — дрогнувшим голосом ответил он.
Воцарилось молчание. Главный вопрос, оставшийся невысказанным, повис в воздухе.
— Вы знаете, кто я такой, Венеция, и чего стою. Я никогда не притворялся другим человеком.
Их взгляды снова встретились. Венеция видела того же Линвуда, что и всегда. Мужчину, завладевшего ее душой. Она слегка коснулась его руки.
— Да, Френсис, — сказала она, глядя ему в глаза так пристально, будто пытаясь проникнуть в самую душу. — Думаю, знаю.
Обхватив его лицо руками, она поцеловала его в губы.
Сначала Линвуд никак не реагировал, сохраняя привычный невозмутимый вид, но Венеция ощущала происходящую внутри его борьбу. Поцеловала его еще раз, и еще, не с целью соблазнения, лишь желая дать выход всему, что испытывала к нему: нежность и понимание, желание и любовь.
Наконец, барьеры, за которыми скрывались его истинные чувства к Венеции, пали, и он стал отвечать с не меньшей страстностью и эмоциональным накалом. Он покрывал поцелуями ее губы и пульсирующую у основания шеи жилку, ключицы и ямочку между ними. Его жаркое дыхание волнами омывало обнаженную кожу ее плеч, заставляя содрогаться от стремления получить большее. Обвив руками талию, Линвуд крепко прижал ее к себе. Она мечтала навсегда остаться в его объятиях. Их тела были словно созданы друг для друга. Когда он целовал ее, тревога и чувство ответственности тут же отодвигались на второй план. Венеция понимала, что для нее на свете существует один-единственный мужчина — Линвуд, и так было всегда.
